Старая девочка

Дальше всё было так, как ей говорилось. Следующим утром, еще прежде чем Вера встала — они даже не попрощались, — Абдугалиев уехал в командировку в Гурьев, а спустя два дня ее посадили в скорый литерный поезд, который шел в Москву. Лишь месяц спустя ее ближайшая подруга Лидочка, возвратившись в Москву, рассказала ей, что Абдугалиев, когда вернулся из Гурьева, рвал и метал, сначала даже хотел ехать за ней вдогонку, но потом понял, что это глупо, утихомирился и отправился восвояси в Ташкент.

Все трое суток, пока поезд шел из Оренбурга в Москву, Вера, уже зная, что пути назад нет, думала об Ирине. Она видела, что этим ничему помочь нельзя, и все-таки не могла думать ни о ком другом. Она вспоминала, как в Башкирии, удивляясь упорному молчанию сестры, написала ей злое письмо, где спрашивала: почему ты мне не отвечаешь, ведь не умерла же ты в самом деле? А месяц спустя пришел ответ от мамы. Вспомнила, как стала распечатывать конверт, как развернула листки и первым словом, которое бросилось в глаза, было слово «холера». И все-таки тогда в ней не было ничего, кроме радости, что вот наконец получила письмо из дома. Своей сослуживице она весело сказала: «Ой, страшно-то как, про холеру пишут». По-прежнему предвкушая удовольствие узнать, что делается дома, она искала начало, вертела и так и этак и вдруг, снова попав на холеру, прочитала: «…на обратном пути Ирина заболела холерой и умерла. Похоронена она в Рыбной Слободе».

Вера помнила, что, когда всё поняла, не выронила, с силой бросила письмо и, будто не могла найти дверь, заметалась по комнате, наконец выбежала раздетая и только здесь, присев на сложенные у калитки бревна, дала волю слезам. Не стесняясь детей, у которых была перемена и они тут же бегали взапуски, она громко плакала и всё пыталась поговорить с сестрой. О, Ирина, обращалась она к ней, дорогая моя, единственная сестра, как же это так, что тебя уже нет? Я не могу в это поверить… Милая, дорогая моя Ирина, я не могу этому верить, этого не может быть, — и снова заливалась слезами.

Уроки между тем кончились, ребята разошлись по домам, и, только когда начало смеркаться, Вера поняла, что наплакалась вволю. Было очень холодно, она зашла домой, надела теплую кофту, поверх нее, как старухи в деревне, повязала крест-накрест платок, но всё равно не согрелась и, главное, поняла, что одна в комнате оставаться не сможет. Сначала она не знала, куда идти, а потом ей как будто кто подсказал про больницу. Она побежала туда, и первой, с кем столкнулась в дверях, была врач Евгения Давыдовна.

Вера бросилась к ней в объятия, стала рассказывать, что произошло, но опять мешали слезы. Хотя всё, что ей надо было сказать, — это что сестра Ирина умерла от холеры; она несколько раз путалась и начинала снова. Все-таки, наверное, наконец сказала, потому что в ответ услышала: «Боже мой, умерла от холеры… Какая мучительная смерть». От этих слов Вера совсем разрыдалась и даже не запомнила, как Евгения Давыдовна увела ее к себе домой и там уложила спать; осталось только, что среди ночи она ни с того ни с сего проснулась и поняла, что спит не в своей постели, потому что Ирины на этом свете больше нет.

Тут же вспомнила и их последний разговор. Они провожали Ирину всей семьей. Поезд уходил днем с Курского вокзала. Не теряя надежды уговорить сестру оставить ей хотя бы серое платье, а лучше и серое, и синее, Вера в переполненном вагоне снова заговорила об этом. Но Ирина даже не захотела слушать. Только справа налево помотала головой и, отвернувшись, опять заговорила с матерью. Вера тогда прямо задрожала от обиды, и все-таки пока не ушла, сдержалась. Но на перроне, когда дали первый звонок к отправлению поезда, все стали целоваться, и Ирина, примирительно улыбаясь, направилась к ней, поняла, что больше видеть сестру не может; повернулась и пошла домой одна. Так они тогда и не попрощались.

Она вспоминала, что в детстве Ирину совсем не любила, иногда ей даже казалось, что она ненавидит сестру. Разница между ними была большой, целых восемь лет, и, когда она поступила в первый класс Пятой гимназии, Ира кончала в гимназии Виноградовой восьмой педагогический. Ирина всегда относилась к ней свысока, если Вера за столом просила что-нибудь передать, она, даже когда было достаточно протянуть руку, отвечала: «Встань и возьми сама».