Старая девочка

Допрос Сашки завершал начальную, как бы предварительную часть связанной с Верой работы. В дневнике упоминались еще шесть человек, но ни один из них, за исключением ее сестры Ирины, не сыграл в жизни Веры сколько-нибудь значительной роли: все были фигурами проходными, кроме того, ни о ком пока не удалось даже выяснить, жив ли он, а если жив, где живет. Разыскивались они и в пределах Российской Федерации, и в других странах; их искали не просто лучшие сыщики, а вся система НКВД, и то, что они так и не были найдены, свидетельствовало, что надеяться дальше вряд ли стоит. Впрочем, след Ирины внешняя разведка недавно как будто нашла. Похоже, Верина сестра в самом деле не умерла тогда от холеры, а жива и замужем за турецким врачом из Латакии, небольшого городка на берегу Средиземного моря. То есть Верина мать не ошибалась, Ирину и вправду похитили и продали в Турцию. Если эти сведения были точными, органы добились, конечно, блестящей победы, однако лично для Ерошкина это ничего не меняло. Он знал, что, если Ирину разыщут, на Лубянке найдутся люди, чтобы ее допросить. Его же задача — Смирнов все чаще его торопил — на основании того, что уже есть, подготовить план активных мероприятий в отношении Веры Радостиной и доложить его на коллегии. Собственно говоря, такой план у Ерошкина давно был, но теперь, чтобы получить от Ежова “добро”, каждый его пункт надо было убедительнейшим образом обосновать. От Смирнова он знал, что сделать это будет непросто: разногласия между Сталиным и Ежовым по поводу Веры обострились, да и как поведет себя коллегия, заранее тоже сказать трудно. Смирнов, конечно, сделает что только можно, но у него один голос, а членов коллегии девять человек, и какую они займут позицию, предсказать очень сложно.

То, что отношения Сталина и Ежова быстро портятся, Ерошкин видел по многим признакам и сам, но в чем причина — узнать ему было не у кого. Смирнову он не раз давал понять, что, если тот хотя бы в общих чертах не объяснит ему, в чем суть, хорошо подготовиться к коллегии он не сможет, но Смирнов делал вид, что не замечает намеков, и Ерошкин уходил пустой. А тут, когда Ерошкин пришел к нему, чтобы доложить результаты допроса Сашки, Смирнов сам заговорил о Сталине и Ежове, причем так откровенно, как с ним за пятнадцать лет работы в НКВД еще никто не разговаривал. При начале этой истории, сказал Смирнов, Ежов просто собирался Веру вслед за Бергом отправить на тот свет и — поставить точку. Когда Сталин, прочитав Верины письма к нему и приложенные к письмам сказки, вызвал Ежова, то он именно так и собирался доложить о деле Веры. И вдруг оказалось, что Сталина все это весьма заинтересовало, и санкцию на расстрел он не даст; тогда Ежов быстро поменял курс. В итоге они весь вечер вполне мирно проговорили о том, что многое из предложенного Верой до чрезвычайности занятно и может быть использовано хоть сейчас. Не исключено, что это вообще тот путь, по которому стране следует идти дальше. Сталин не стал скрывать от Ежова, что его поразило, насколько далеко и, главное, ясно видит вперед Вера; он даже сказал, что надо будет подумать над переводом Веры в Москву, потому что бросаться такими людьми они права не имеют. Разговор кончился тем, что Ежов обещал Сталину на днях возвратить Вере всех ее дочек, а также помочь ей с работой и с пропиской в Ярославле. Если нужно, и с переводом Веры в Москву никаких проблем тоже, естественно, не будет, добавил он.

После этого разговора прошло полгода. Сталин о Вере больше не заговаривал, стал о ней забывать и Ежов, и тут из Ярославля от местного уполномоченного НКВД по области косяком пошли донесения, что Вера повернула и, пользуясь своим дневником, как картой, уходит назад. Начальником областного управления НКВД в Ярославле сидел очень умный человек по фамилии Клейман. Ежов давно уже хотел перевести его на Лубянку, даже сделать членом коллегии НКВД, так что к тому, что сообщал Клейман, он сразу отнесся с вниманием. У Клеймана был просто собачий нюх, опасность он чувствовал за километр; Ежову он писал, что если бы уходила одна Вера, это было бы ерундой, черт с ней; как говорится, баба с возу — кобыле легче. Но нет, Вера только прокладывает путь, и завтра по нему могут пойти все, кто хоть в чем-нибудь не доволен Советской властью. То есть десятки миллионов, решив, что со страной им не по пути, могут в одночасье начать уходить назад, и их тогда ничем не остановишь. Хоть выстави всех солдат НКВД, — дезертиров будет так много, что они, даже не заметив, сомнут чекистов. Но и это еще не все: среди тех, кто верен Советской власти, тоже неизбежно возникнет паника, предатели увлекут и их; выдержит ли партия новый удар, ручаться нельзя.