Читаем Старая девочка полностью

Раньше он казался Ерошкину очень похожим на старшего Берга. Но это точно из-за лагеря, из-за того внешнего сходства, которое лагерь придает всем; сейчас он разделил их, и Берг остался один, как бы сам по себе, Корневский же соединился с Сашкой. Прервать допрос он решил и из-за этого тоже. Ерошкин очень хотел помочь Сашке, и ему надо было обдумать, пойдет он на это или нет, стоит ли на это идти, а если все-таки стоит, то как ей помочь. Он должен был догадаться, понять, что скажет Сашка, услышав, что Вера жива, и вообще что она скажет, когда узнает всю Верину жизнь с тех самых пор, когда они виделись в Киеве последний раз. Без этого он Сашку в самом деле мог сбить с толку. Ведь все отношения с Верой ей предстояло строить заново, и здесь их развести могло одно слово.

Идя домой к себе на Полянку, Ерошкин много думал о том, что Вера, когда она встретится с Сашкой, если захочет, сможет легко обмануться, сможет объяснить себе, что если она с ней сойдется, это тоже во всех отношениях будет уход из ее прежней жизни, то есть за Сашкой стоит идти, стоит откликнуться и отозваться, когда она позовет. Ерошкин по Сашкиной лагерной карьере понимал, да и сам видел, сколько в ней силы, сколько азарта, риска, и все это тоже должно было напомнить Вере юность и помочь обмануться. Сказать, что она уже пришла туда, куда хотела, и больше идти назад не надо. Он был почти уверен, что именно на Сашкину силу и надо ставить, что рассказывать о Вере он должен так, чтобы Сашка все время видела, что, когда у Радостиной начались ее беды, ей не хватило самого малого и простого — сил выдержать удар и идти дальше. То есть здесь нет ни политики, ни идей, ни их собственного страха, что Вера решила, будто страна пошла не тем путем, настолько не тем, что ничего исправить нельзя, единственное, что остается, — вернуться назад и начать сначала. Ничего этого нет и в помине; Вере просто не хватило сил, и Сашка, у которой сил избыток, легко сумеет помочь и ей, и себе.

Он думал о том, что будет рассказывать о Вере так, чтобы Сашке, конечно, было ее жалко и в то же время чтобы ее буквально бесило от того, как немного надо, чтобы все поправить, снова сделать Веру счастливой. Он представлял себе Сашкино нетерпение, как она, слушая его, будто лошадь, перебирает ногами, не может остановиться, а потом, едва он закончит, она, словно новоиспеченная комсомолка, бросится заверять его, что они могут не сомневаться: все будет сделано — лучше не придумаешь. Останутся довольны и партия, и органы, Вера же просто расцветет. Под этот план он дома чуть ли не до полуночи подгонял свой рассказ, сокращал и тушевал одни куски, подчеркивал другие, бросил же это занятие только тогда, когда увидел, что теперь сам убежден, что все именно так и было. В общем, он очень хорошо подготовился к завтрашнему разговору с Сашкой и поэтому тем, что получил в ответ, был просто обескуражен. Весь его рассказ о Вере Сашка не проронила ни слова, только тихо и безнадежно, совсем по-бабьи плакала. Когда он закончил и спросил ее, хочет ли она и думает ли, что сможет помочь партии, эта кобла, по-прежнему всхлипывая и размазывая по лицу слезы, сказала: “Я попробую, я ведь все-таки женщина, и к Вере мне подойти легче, чем мужику”. Позже, немного отойдя от этой неудачи, Ерошкин смеялся над собой, что ему, кажется, первому удалось объяснить Сашке, что она обыкновенная баба.

Перейти на страницу:

Похожие книги