Старая девочка

Вера выслушала все это до конца и только тут расплакалась. Она плакала, глотала слезы и все пыталась объяснить Голотову, что ничего не понимает, что она примерила кольцо узбека в шутку, ей просто показалось забавным, что можно сделать вполне милое кольцо из обыкновенной перламутровой пуговицы. Она плакала, умоляла Голотова хоть что-нибудь придумать, как-нибудь ей помочь, может быть, откомандировать ее раньше времени обратно в Москву или, наоборот, потребовать, чтобы узбек немедленно вернулся в Ташкент, естественно, один, без нее. Ей было и страшно, и безумно себя жалко, и она все ждала, надеялась, что вот сейчас Голотов начнет ее утешать, скажет: Вера, успокойтесь, вам нечего бояться, слава Богу, мы живем в советской стране, никто вас не отдаст, никто не позволит этому безумному узбеку увезти вас в Ташкент.

Она еще по Москве знала, что Голотов очень добродушен и жалостлив, при необходимости сам может пустить слезу, и теперь никак не могла понять, почему он не отзывается. Почему никак ей не отвечает. Своими слезами она звала его доброту и сострадательность, но он молчал, был суров, холоден, и она наконец поняла, что помогать ей он не хочет. Этот ее брак, по-видимому, уже одобрен начальством, признан для общего дела хорошим и нужным. Как только Вера это поняла, она совсем потерялась, стала искать носовой платок, не найдя, принялась вытирать слезы рукой, наконец размазала тушь и снова разревелась.

Так, плача, она и ушла от Голотова и уже в своей комнате вдруг почувствовала, что слезы помогли. Сейчас она видела, насколько тут все серьезно, если Голотов, который давным-давно был в нее влюблен и давным-давно мечтал, что вот когда-нибудь она сделается его женой, так безропотно от нее отступился. Тут был тот высший смысл, ради которого они все и вступали в партию. Партия давала ей задание, партия просила ее вступить в законный брак с этим узбеком, потому что такие межнациональные браки молодых коммунистов лучше любого цемента могли скрепить страну, сделать ее монолитной и несокрушимой. Она поняла, что вопрос ставится именно так и, следовательно, ее слезы, все ее попытки уклониться малоуместны. Она обязана сказать узбеку “да”. Это ее решение было правильным, и она сразу же была за него вознаграждена. Едва она в своей душе согласилась стать законной женой Абдугалиева, как ей открылось, что с этим браком связан и еще один высший смысл, к партии никакого отношения уже не имеющий.

Год назад ее сестра Ирина уезжала с неким Рахмоновым — татарином, снимавшим комнату в их доме, на Волгу, чтобы там, под Саратовом, в хозяйствах богатых немецких колонистов выменять на мануфактуру хлеб и сало. На вокзале, провожая Ирину, Вера поссорилась с ней из-за какого-то платья, наговорила сестре много обидных слов и, не попрощавшись, ушла. Виделись они тогда в последний раз. Через три месяца из рассказа вернувшегося Рахмонова и свидетельства о смерти, которое он привез, мать и отец узнали, что по дороге в Саратов Ирина заболела тифом и умерла в больнице города Рыбная слобода. Вера помнила, что, когда она, вернувшись из своей первой поездки в Башкирию, взяла в руки справку, то никак не могла ее прочесть, буквы скакали и ей все казалось, что там написан не диагноз и дата смерти сестры, а что простить ее Ирина уже никогда не сможет. Она тогда вдруг разом поняла, как на самом деле она любила Ирину, как гордилась ею, ее голосом, ее лицом, и не могла уразуметь, что и этого она уже никогда Ирине не скажет.

Но она единственная поверила, что Ирины в живых больше нет, мать же и отец оба отказались это принять. Мать была убеждена, что Рахмонов похитил Ирину и продал ее в Турцию в гарем, тогда такие случаи бывали довольно часто. Родители не сомневались, что она жива и они во что бы то ни стало должны спасти ее из плена. Для матери это стало настоящей манией, она ни о чем другом говорить не могла, и до весны Вера ни разу не решилась ей сказать, что эти надежды зряшные. Наоборот, стоило в доме упомянуть Ирину, Вера всячески принималась поддерживать мать и так постепенно к этому привыкла, что скоро сама начала думать, что Ирина жива и, если Бог даст, они когда-нибудь встретятся.