Старая дева

Не монах, нет, подумала я, забираясь в нишу так, чтобы меня в полутьме совершенно не было видно. Кто-то зашел в церковь и шел быстро, но осторожно, опасаясь быть запримеченным. Я всматривалась: не монах. Мирской кто-то. Женщина. Невысокого роста, щуплая.

Идет в нужный мне коридор.

Глава двадцать седьмая

Незнакомка дошла до столба, отрезав мне всякую возможность выйти туда же, и остановилась. Я ее не видела раньше, но все же не настолько полагалась на свою память. Людей передо мной мелькало слишком много, чтобы я могла утверждать, попадался мне кто-либо на глаза, когда и где.

Я опасалась издать хоть звук, а женщина опустилась на колени, затем распласталась на полу и принялась усердно молиться.

Похоже, она была не той, кто мне нужен, но по какой-то причине выбрала потрясающе подходящие место и время, чтобы спутать все мои планы. Женщина бормотала что-то и уходить из церкви не собиралась, а я досадовала: Степанида не может упустить этот шанс. Она не знает, что это я все подстроила, она отнесет все на волю случая и удачного стечения обстоятельств. Завтра всего этого, в ее представлении, уже может не быть.

Я вспоминала план церковных построек и прикидывала, где может сейчас находиться брат. Он один, обходит постепенно всю территорию, и у любого желающего проникнуть сюда незамеченным возможность все равно есть, другое дело — как быстро его обнаружат. И я вполне могла уже пропустить момент, когда Степанида сунется в кабинет отца Петра — или где там могли лежать деньги? Я не знаю точно, но она должна знать. Или чувствовать? Как работает ее магия?

Я решительно выбралась, молясь, чтобы не явился монах-караульный. Было бы абсолютно не время. Женщина, услышав шум, оторвалась от молитвы, выпрямилась, но с колен не поднялась, обернулась и уставилась на меня. Я надвинула на лицо капюшон рубахи посильнее, хотя и так была почти полностью скрыта в полумраке. Не хватало еще, чтобы мои заплетенные косы выдали меня с головой.

— Поздно уже, — сказала я, придав голосу мальчишескую хрипотцу. — Шла бы ты, грешница, домой.

И не мешала бы мне. Какие твои грехи? Мужика чужого приманила, у барина свистнула пару мер зерна? Не благонравно я поступала, но рассудительно.

— Ох, грехи мои, — со стоном согласилась женщина. Я все пыталась рассмотреть ее лицо — нет, ничего знакомого, даже близко. — Помер младенчик-то, и родильница, того и гляди, помрет.

Я сочувственно покивала. Местная повитуха пришла каяться за свои кривые руки — но кто и сколько мог требовать в это время от повитух? Как повезет, так и будет, долго еще до поры, когда медицина дозреет до мытья рук и стерилизации инструментов. Прогресс можно поторопить, но чисто теоретически, и даже умей я строить ветряки и самолеты, ни электроэнергией, ни скоростью перемещения этот мир моими усилиями не станет богат. Этого всего я ей, разумеется, не сказала.

— На все воля Преблагого, — изрекла я и зачем-то кашлянула. Теперь, собственно, было уже неважно, останется женщина в церкви или нет, и я браво зашагала по направлению к коридорчику. На мгновение я запнулась и услышала удаляющиеся шаги.

Повитуха уже маячила у выхода и, словно почуяв, что я смотрю на нее, обернулась.

— Дай мне вольную, — услышала я и не поняла, были то в самом деле сказанные ей слова или мне померещилось, но опомниться и что-то ответить я не успела — женщина ушла.

Многозадачность хороша, когда тебе особенно нечего делать. Мне предстояло разобраться с главным — с деньгами, а не с тем, что какая-то повитуха втайне от барина молилась Преблагому, чтобы тот на барина повлиял. Может, подумала я, это и моя баба, но вряд ли она опознала во мне барышню Нелидову. Это не удалось даже монаху, впрочем, он видел последние пару часов совсем не мое лицо…

Я пошла по коридорчику туда, где, как я помнила, был кабинет отца Петра. Коридорчик быстро кончился, и я уперлась в солидную деревянную дверь. За ней была нужная мне комната, но, подергав ручку, я убедилась, что с этой стороны мне внутрь никак не попасть. Дверь была заперта, и замочная скважина намекала, что нужно обладать определенной квалификацией, чтобы преодолеть эту преграду.

Не попасть мне — не попасть и Степаниде. Она не взломщик, не медвежатник. Искусство немалое и учатся этому не один год. Я развернулась, кинулась назад в молитвенный зал и различила шаги возвращающегося с обхода монаха. Черт!

Следующие полчаса я стояла, прижавшись к стене, буквально с ней слившись, и уповала, чтобы монах меня не заметил и не услышал, как колотится мое сердце и как я непозволительно громко дышу. Он, как назло, не уходил, мерил шагами церковь, потом решил помолиться…