Старая дева

— Если я еще раз, — отчетливо проговорила я, — замечу на Степаниде синяки. Если мне Кузьма или староста, или Анна скажут, если хоть последняя елка донесет. А мне донесут, не сомневайся. Если ты еще раз ударишь свою жену — я не просто отдам тебя в солдаты. Я прикажу высечь тебя так, что ты в солдаты пойдешь, если после этого выживешь. Ты меня понял?

Егор кивнул.

— Хорошо. Ступай.

Егор поклонился. Лицо у него было недовольным: но, как вариант, он ждал награду, а не вышло. Красивый парень, впрочем, они все красивые — физический труд, отсутствие вредных привычек, здоровье, потому что кто был не здоров — помер еще во младенчестве.

— Бить, барышня, Степку совсем нельзя?

Если я сейчас выдам ему тираду, одну из тех, какие я периодически слышала от нашего звукорежиссера, до него что-то дойдет?..

Я сдержалась. Хотя все слова и их поразительно хлесткие комбинации помнила превосходно. Егор ушел пусть с психикой чуть подраненной, но все же в своем уме.

В Сосновку мы выехали ближе к полудню. То ли мне кто успел сказать, то ли я сама себе напридумывала по аналогии с прочитанной классикой, что барин встает только к вечеру, но задержка была не по причине моего нежелания нарушать чужие границы, а потому, что я ходила смотреть место для будущего дома.

Настроение у меня было легким, хотя последние дни с момента, как я оказалась здесь, давили унынием и безысходностью. Я прохаживалась по пригорку, грелась на солнышке, рассматривала мелкие яркие цветочки у себя под ногами, вполуха слушала бубнеж Луки и думала, что у моей беспечности есть свое объяснение, и это вовсе не разоблачение Авдотьи или то, что я надела наконец Око на шею. Медальон, это самый обычный медальон, только тяжелый для золота.

Вернувшись поспешно домой, я убедилась, что — да, пора срочно принимать известные меры. Я была лишена Авдотьи — обеспечить меня необходимым сию же секунду была немедленно призвана Анна. Степанида все еще была в сильной немочи, но мне пришлось занять ее шитьем очень нужных мне принадлежностей, и на объяснение, что это, для чего, как шить и что должно получиться в итоге, я потратила не менее получаса. Степанида кивала, смотрела на меня исподлобья и, скорее всего, гадала, где барышня набралась таких вольнодумных идей. Я же рассчитывала, что у нее не совсем кривые руки.

Пока ехали в Сосновку, я вспомнила, что память меня не подвела и Федот в самом деле упоминал страсть барина поспать подольше. Поворачивать назад я не стала.

Я смогла оценить, насколько Павел Юрьевич развернулся, если сравнивать его земли с моими — теми, где хозяйничал граф. Здесь не пропадал ни один клочок: где не сеяли, там пасли, где не пасли и не сеяли, уже что-то вот-вот должно было дать всходы. Была еще и скотобойня, подумала я, да он делец, это стоит учесть, и — да, меня это обрадовало. Мы бы были на равных и говорили на одном языке.

Я вытащила из-за пазухи Око. Медальон болтался у меня на груди, и я, конечно, догадывалась, как начнет возмущаться Лука, который и без того все утро косился на хорошо ему знакомую золотую цепь.

— Скажи, Лука, если я земли продам?

— Ась? — староста даже не обернулся. — Так что, барышня, то надо было вначале, а теперь-то залог, много вам не дадут. Да и банк-то позволит?

У него была странная реакция, равнодушная. Почему?

— Тебе все равно, что с вами будет?

— А что, барышня, нас-то у вас мало-мало, так и то души барские, не земельные. Кого изволите, с собой заберете, а кого продадите — так мы люди подневольные, барскому-то желанию что противиться? — философски рассудил Лука.

— А мой брат?

— А ему какие люди? Был у него дядька, вон, Кузьма, так кто ему в казармы Кузьму взять позволит? Да и проиграет ведь, — подумав, прибавил Лука. — Лучше уж вон, Павлу Юрьевичу продайте. У него люди не бедствуют.

У Луки, надо отдать ему должное, были отличные управленческие решения. С выгодой для себя в первую очередь и не в последнюю — для меня. Только что буду делать я? Мысль избавиться от поместья то казалась мне дельной, то глупой. Понятно, что я останусь дворянкой. Понятно, что мне не на что будет жить. И точно так же ясно как день, что образование барышни Нелидовой таково, что ей разве что в компаньонки к старухам или в няньки к совсем молодым барчукам. Со стариками я хотя бы могла надеяться сладить, с детьми же никогда не имела дела и обоснованно их побаивалась, плюс уровень медицины, который нельзя не принимать в расчет…

Усадьба поражала основательностью. Шикарный сад, ухоженные тропки, широкая подъездная дорога, цветы, новый дом, не развалина, как мой, и — как я убедилась, когда зашла — он не изобиловал лишними вещами. Если бы у меня спросили, чье тело я бы предпочла, то я согласилась бы на сосновского барина. Мне заочно импонировали его хватка и минимализм.

— Барин не встали еще, барышня, — прошамкала величественная старуха. — Прикажете чаю подать али что отобедать?

Это гостеприимство или они полагают, что я жую с утра лебеду?

— Я приехала по делу, — сообщила я довольно сухо, что старуху, как мне показалось, немного обидело. — И оно не терпит, посему разбуди барина.