Старая дева

Я могу продать Око графу без Степаниды, к чему это приведет? Может найтись кто-то еще, обладающий силой, кому граф хорошо заплатит. Моревна, к примеру. Графу отчего-то нужна была именно я. Я — Око — дочь, и пазл из сотни не подходящих друг к другу картинок на мгновение сложился в моей голове. Сложился — и тут же рассыпался, но я успела ухватить то, что увидела: графу нужно, чтобы случись что — смертоубийство — обвинена в этом была бы я, а потом, вероятно, и я бы отправилась следом за покойной графиней, но уже не так грубо, вызывая тысячи подозрений, а сгорела бы аки свечка, и тогда орудием — виновным — владелицей Ока и следующим кандидатом надеть кандалы стала бы моя дочь.

А еще — да, еще графу останутся мои земли. Я была уверена, что у нас с братом равные права, иначе никто бы не стал рассматривать меня как залогодателя, пусть за часть земель и по доверенности.

Это только на первый взгляд казалось логичным, планы графа могли быть иными. Я положила Око, выжидательно посмотрела на отца Петра.

Он взял в руки Око, поднял его над столом. Ничего не происходило, затем с кончиков пальцев отца Петра сорвались бледные искры. Не проснулись от магического сна браслеты, не было столба пламени из потолка, мне почудилось, что Око издало сияние на короткий миг — и только. Отец Петр положил медальон и коснулся своего лица в том месте, где у меня была ссадина.

Я, хотя руки мне стоило прежде триста раз вымыть, повторила его жест. Раны не было. Как к свидетелю нового чуда я обернулась к Луке, и тот, как я и предполагала, рухнул на колени и заголосил:

— Велика сила Преблагого через наместников его!

— Лука? — я сдвинула брови. Орать он мог долго, но моментально возвращался к делам. — Как ты так быстро вернулся? Все продал?

Староста, продолжая торчать задом вверх, поднял голову. Глазки его бегали. Так-так-так…

— Так купцу Лощенову, барышня, за восемь тысяч и продали все как есть, — затараторил он. — А то как? За место на рынке плати? За постой плати? За еду плати?

— Это не две тысячи, — ледяным голосом напомнила я.

— А зато вот, — Лука соизволил выпрямиться, сунул руку за пазуху и извлек увесистую пачку. — Ассигнации, барышня. И пряменько как есть, как на подбор. А то сами-то мы сколько бы торговали?

Я закусила губу. Он вряд ли врал, он назвал мне фамилию, скорее всего, Елизавета Нелидова знала этого купца и проверить цену сделки было несложно. В его словах был резон, часто выгоднее отдать все посреднику, пусть и слегка потеряв в деньгах. Слегка — это не две тысячи, а я опрометчиво пообещала деньги на строительство школы.

Лука на коленях подполз, услужливо вручил мне пачку.

Я отсчитала ровно три тысячи. Ассигнации были новенькими, хрустели, каждая по двести грошей, и я протянула отцу Петру пятнадцать купюр. Что за сделка в церковью у меня выходит в итоге? И что отец Петр хотел продемонстрировать, являя мне силу Ока?

Черт его знает. Может, в нашем разговоре стал лишним Лука?

— Благодарствую за пищу и кров, — отец Петр поднялся, — заберу вашу девку на покаяние. Скоро ее не ждите, не раньше, чем волосы в косу сойдутся.

«Да я и не жду», — чуть не вырвалось у меня. Чем меньше змей будет пригрето у меня на груди, тем мне будет спокойней. Отец Петр ушел. Я слышала, как он негромко говорил о чем-то с Анной, потом опять морщилась от дикого воя Авдотьи, потом заржала за окном одна лошадь, другая — возможно, Кузьма решил подвезти Авдотью до церкви, откуда ее уже отправят в какой-нибудь монастырь, и там ей быстро выбьют из головы всякую придурь…

— Барышня? — робко позвал меня Лука, не сводя взгляд с ассигнаций. Я вспомнила, что обещала наградить Никитку, но у меня были лишь крупные купюры.

— Никитке купишь лошадку, сласти и рубаху, — приказала я. — Но потом, когда размен у меня будет. Что скажешь, добрая сия вещь или злая?

Лука скуксился. Денег ему за продажу вещей было не видать, но он изначально знал условия. Еще я заставила его выкопать Око, которое теперь лежало на столе, притягивало взгляд и отпугивало от себя одновременно.

— То в каких руках будет, барышня, — непонятно произнес Лука. — А так зарыл бы я его себе, пусть лежало бы. Али и продали бы куда, а может, оно еще и пригодится?

«В лоб бы тебе им залепить», — подумала я. Я устала смертельно, была голодна, а овощи, засыпанные землей, никак не могли утолить голод или даже разжечь аппетит. Лука мне никак не помог, только еще сильнее запутал.

— Нет. У меня лежать будет. — Может, это решение было в корне неправильным. Может, я пожалею о нем тысячу раз. Но, в конце концов, моя пра-пра — кто ее вспомнит теперь — хвасталась Оком со старой картины своим потомкам.

Я же буду дразнить им тех, кто определенно имеет на него виды.

Глава восемнадцатая