Стамбульский бастард

Армануш обратила на родственников почти что отчаянный взгляд. Что же ей делать? Как тут будешь самостоятельной, когда они всегда так близко, что аж жутко. Ну как уговорить их не опекать ее, тем более что у них и без того предостаточно забот? Как освободиться наконец от этого багажа, притом что он у нее тоже в крови и какая-то часть ее личности им гордится? Как ей защищаться от доброты близких? И можно ли вообще защититься от доброты?

– Это не поможет, – с трудом выдавила Армануш. – Никакая зубная паста, никакая жевательная резинка, ни даже это ужасное… полоскание, ничто не способно перебить запах бастурмы. Он все равно держится минимум неделю. Если поесть бастурму, то потом на много дней пропахнешь бастурмой, и твой пот тоже будет пахнуть бастурмой, и дышать ты будешь бастурмой. Даже моча у тебя будет пахнуть бастурмой.

Армануш услышала, как за ее спиной совсем сбитая с толку тетушка Варсениг шепчет тетушке Сурпун:

– Я не очень понимаю, какое отношение моча имеет к свиданию.

Полная возмущения, но не в силах дальше с ними препираться, Армануш бросилась в ванную и обнаружила там дядюшку Дикрана, который стоял на четвереньках, раскорячив грузное тело, а голову засунул в шкафчик под раковиной.

– Дядя? – почти взвизгнула Армануш.

– Привет, – промычал Дикран откуда-то из недр шкафчика.

– Этот дом наводнили какие-то чеховские персонажи, – буркнула Армануш.

– Как скажешь, – отозвался голос из-под раковины.

– Дядя, что ты делаешь?

– Видишь ли, твоя бабушка вечно жалуется на старую сантехнику. Вот я и подумал: закрою-ка магазин пораньше, заскочу к Шушан и починю эти чертовы трубы.

– Понятно. – Армануш еле сдержала улыбку. – А сама она, кстати, где?

– Прикорнула, – сказал Дикран, выползая из шкафчика, чтобы взять трубогиб, и протискиваясь обратно. – Сама понимаешь, возраст. Организм требует сна. Но ты не волнуйся, к семи тридцати она точно проснется.

К семи тридцати! Казалось, у всех членов семейства Чахмахчян был какой-то внутренний будильник, заведенный ровно на то время, когда Мэтт Хэссинджер позвонит в дверь.

– Дай мне, пожалуйста, разводной ключ, – донеслось из-под раковины. – Этот, кажется, не работает.

Армануш, надув губы, уставилась на лежавший на полу мешок, в котором поблескивала добрая сотня разнокалиберных инструментов. Сначала она протянула ему цепной ключ, потом труборасширитель и ручной гидравлический опрессовщик HTP300 и наконец выудила разводной ключ. К несчастью, этот тоже «не работал». Понимая, что, пока великий сантехник дядя Дикран остается на рабочем месте, душ ей принять не удастся, Армануш направилась к бабушкиной спальне, приоткрыла дверь и заглянула в щелочку.

Шушан спала чутким, но блаженным и безмятежным сном, как спят только старые женщины, окруженные детьми и внуками. Она всегда была, как Дюймовочка, всегда несла непосильный груз на худеньких плечах, а в старости совсем усохла и съежилась. Теперь ей непременно нужно было поспать днем. Чем старше она становилась, тем нужнее. Впрочем, по ночам она спала все так же плохо. Старость нисколько не избавила ее от бессонницы. Домашние считали, что это прошлое не дает ей толком отдохнуть, разве что вздремнуть урывками. Армануш закрыла дверь. Пусть спит.

Когда она вернулась в гостиную, стол был уже накрыт. Ей тоже поставили тарелку. Армануш не стала даже спрашивать, как они собрались ее кормить, когда у нее свидание меньше чем через полчаса. В этой семье просто неприлично проявлять рассудительность. Ладно, она поклюет немного, порадует их. К тому же ей нравилась эта еда. В Аризоне мать не допускала армянскую стряпню даже на порог своей кухни, а беседуя с подругами и соседками, не жалела красок, чтобы описать ее во всей мерзости. Два блюда были ей особенно ненавистны. Она предавала их публичному поношению при каждом удобном случае: вареные телячьи ножки и фаршированные кишки. Армануш хорошо помнила, как Роуз однажды жаловалась соседке, миссис Гриннель.

– Кошмар! – воскликнула миссис Гриннель с ноткой отвращения в голосе. – Они что, правда едят кишки?

– О да, – оживленно закивала Роуз, – едят, вы уж мне поверьте, приправляют чесноком и травами, набивают рисом и пожирают за милую душу.

Женщины снисходительно захихикали и, возможно, похихикали бы еще, если бы отчим Армануш не заметил с каменным лицом:

– И что с того? Подумаешь! Похоже на мумбар. Советую попробовать. Очень вкусно!

– Он что, тоже армянин? – прошептала миссис Гриннель, когда Мустафа вышел из комнаты.

– Конечно нет, – осеклась Роуз, – но у них есть кое-что общее.

Вдруг задребезжал звонок. Армануш очнулась от забытья, остальные вскочили как ужаленные. Еще не было семи. Похоже, пунктуальность не входила в число добродетелей Мэтта Хэссинджера. Как по команде, все три тетушки бросились к двери и остановились, не решаясь отворить. Все еще корячившийся под раковиной дядюшка Дикран стукнулся головой о шкафчик, а бабушка Шушан проснулась в испуге. Только Армануш оставалась хладнокровной и бесстрастной. Под взглядами тетушек, нарочито размеренной походкой, она прошествовала к двери и отворила.