Стамбульский бастард

– Да мы сразу двух зайцев убиваем, – заметила тетушка Фериде, – платим за уроки балета, а она заодно и французский учит. Какая экономия!

Все закивали, кроме тетушки Зелихи. В глубине ее нефритово-зеленых глаз вспыхнул скептический огонек.

Она нагнулась совсем близко к дочери и почти неслышно сказала:

– А ну, покажи!

– Ты в своем уме? – отпрянула Асия. – Не могу я это все выделывать посреди гостиной. Чтобы танцевать, мне надо быть в классе, с преподавателем. Мы сначала разминаемся, растягиваемся, настраиваемся на правильный лад. И потом, мы всегда танцуем под музыку. Да и вообще, если ты не в курсе, «глиссе» значит скользить. Как я, по-твоему, должна скользить на этом ковре? Никто так с бухты-барахты балет не танцует.

Тетушка Зелиха мрачно улыбнулась и пробежала пальцами по своим черным волосам. Она ничего больше не сказала и сделала вид, что торт занимает ее куда больше, чем дальнейшие препирательства с дочерью. Но этой улыбки было достаточно, чтобы вывести Асию из себя. Она оттолкнула тарелку, отодвинула стул и встала.

В пятнадцать минут десятого в гостиной некогда роскошно и модно обставленного, но уже давно обветшалого и старомодного стамбульского особняка Асия Казанчи танцевала балет прямо на турецком ковре, с благородным и романтическим выражением лица, вытянув руки, изящно округлив кисти, так что средний и большой палец слегка соприкасались. А в душе у нее все клокотало от гнева и возмущения.

Глава 6 Фисташки

Армануш Чахмахчян смотрела на продавца, который, пока обрабатывались данные кредитной карточки, складывал в холщовый рюкзак только что купленные ею двенадцать романов. Получив чек, она расписалась, стараясь не смотреть на сумму. Вот и снова она потратила на книги все свои месячные сбережения. Она была самым настоящим книжным червем, и это не сулило ничего хорошего, ведь мальчиков такая любовь к литературе нисколько не привлекала, что очень расстраивало маму, которая напрасно надеялась подыскать ей богатого мужа.

Вот и сегодня утром по телефону пришлось обещать маме, что вечером она и не заикнется о книгах. У Армануш аж живот свело от страха при мысли о предстоящем свидании. Она уже год ни с кем не встречалась. В свои двадцать один она вообще не имела никаких настоящих романов, а только изредка неудачные попытки свиданий. И все же сегодня Армануш Чахмахчян решилась снова рискнуть.

Страсть к чтению была, конечно, одной из главных причин того, что Армануш никак не удавалось завести нормальные отношения с противоположным полом. Но были еще два обстоятельства, которые только подливали масла в огонь. Прежде всего, Армануш была слишком красива. Она была прекрасно сложена, с тонкими чертами, темно-русыми локонами, большущими серо-голубыми глазами, с носом с легкой горбинкой, которая у другой девушки могла бы показаться изъяном, но ей только придавала достоинства. Такая исключительная красота в сочетании с умом отпугивала молодых людей. И не потому, что они предпочитали уродин или дур. Но они не знали, к какой категории ее отнести: в разряд милашек, то есть девушек, с которыми они мечтали переспать, своих парней, с которыми можно поболтать и, если что, посоветоваться, или потенциальных невест, на которых в один прекрасный день можно будет жениться. Армануш была настолько совершенна, что могла бы играть все три роли одновременно и в результате не получала ни одной.

Второе препятствие было еще более серьезное, и с ним она тоже ничего не могла поделать. Это были родственники. Семейство Чахмахчян в Сан-Франциско и ее мать в Аризоне придерживались диаметрально противоположных взглядов на то, каким должен быть избранник Армануш. С раннего детства она бывала в Сан-Франциско почти по пять месяцев в году – проводила тут летние и весенние каникулы и очень часто приезжала на выходные. Она хорошо усвоила, чего от нее ожидали родственники с отцовской и материнской стороны, и на собственной шкуре испытала, насколько несовместимы эти ожидания. Если что-то радовало одних, то других это приводило в ужас. Чтобы никого не расстраивать, Армануш попробовала было встречаться с армянскими мальчиками в Сан-Франциско и со всеми остальными – в Аризоне. Но, похоже, судьба над ней издевалась, потому что в Сан-Франциско ей нравились исключительно не армяне, а в Аризоне, к великому разочарованию матери, она влюблялась только в юношей армянского происхождения.

Под свист и жуткие завывания ветра она пересекла площадь Оперы, обремененная страхами и тяжеленным рюкзаком. Она мельком заметила, что в оперном кафе «У Макса» сидит какая-то юная парочка. Вид у них был весьма разочарованный, то ли возвышавшимися перед ними многослойными сэндвичами с солониной, то ли друг другом; похоже, они только что поругались.

«Слава богу, я пока свободна!» – усмехнулась про себя Армануш, заворачивая на Турк-стрит.

Много лет назад, когда Армануш была подростком, она водила по городу одну приехавшую из Нью-Йорка девочку армянского происхождения. Когда они дошли до этой самой улицы, девушка поморщилась:

– Турк-стрит? Господи, они что, повсюду?