«Сталинский питомец» — Николай Ежов

Сталин подозревал, что Ежов собирал материал даже на него{709}, по крайней мере, то ли в шутку, то ли в серьез он поведал об этом Хрущеву. Действительно, среди бумаг, конфискованных во время ареста Ежова в апреле 1939 года, были донесения жандарма тифлисской полиции дореволюционной поры, в которых на тридцати пяти страницах шла речь о розыске «Кобы» (то есть Сталина) и других членов Кавказского союзного комитета РСДРП. Впоследствии эти донесения исчезли из личного дела Ежова; ходили слухи, что их забрал Берия{710}. Кроме того, просматривая бумаги Ежова, авторы нашли с десяток квитанций почтового отделения в Туруханске о получении Денежных переводов и посылок И.В. Джугашвили (Сталиным) во время его ссылки в 1913–1915 годов{711}. Что касается намерений Ежова, о них остается только гадать. Собирая материалы на Сталина, хотел ли он при случае доказать, что тот был агентом царской охранки? Или этому есть более простое объяснение, например, он собирал документы о дореволюционной деятельности Сталина для будущего музея вождя, ведь Ежов слыл специалистом и в музейном деле. В 1935–1936 годах именно он руководил созданием Центрального музея Ленина в Москве{712}. Не исключено, однако, что, когда Сталин перестал в нем нуждаться, Ежов подрастерял свою лояльность и с лета 1938 года негласно копил силы и компромат на него.

Первого февраля 1939 года Андреев, Берия и Маленков вручили Сталину приемо-сдаточный акт по НКВД. В своем заключении они отметили «грубые промахи, извращения и перегибы» в работе НКВД: «Враги народа пробравшиеся в органы НКВД сознательно искажали карательную политику Советской власти, производили массовые необоснованные аресты ни в чем неповинных людей, в то же время укрывая действительных врагов народа». Они использовали незаконные методы дознания и применяли пытки, чтобы выбить «показания». В работе троек было много недочетов. При Ежове отдел охраны руководителей партии и правительства возглавляли Курский, Дагин и другие враги народа, а «Вся закордонная агентурная и осведомительная сеть НКВД СССР находилась на службе иностранных разведок, причем на эту агентуру и так называемое «прикрытие» закордонных резидентур тратились колоссальные государственные средства в валюте». Было отмечено и поведение Ежова — появляется на работе с большим опозданием и предается пьянству, и то, что он утаил от Центрального Комитета «компрометирующие материалы на руководящих работников НКВД, ныне разоблаченных и арестованных как заговорщики». Все это, говорилось в письме, «вызывают серьезные сомнения в политической честности и благонадежности тов. Ежова». В черновике сопроводительного письма, датированного 29 января, ставился вопрос о дальнейшем пребывании Ежова в партийных рядах, но это место было вычеркнуто и не вошло в окончательную формулировку[81]. Вероятнее всего, исправления в части смягчения выводов были сделаны по согласованию со Сталиным.

После снятия с должности наркома внутренних дел Ежов сосредоточился на работе в Наркомводе. Ведомственная газета «Водный транспорт» регулярно сообщала о проведенных Ежовым встречах и приемах. Так, 24 декабря 1938 года сообщалось о приеме Ежовым «инициаторов создания стахановских школ на судоремонте», 14 января 1939 года в газете была помещена фотография Ежова в группе работников водного транспорта, 14 января Ежов выступил с двухчасовой речью на заключительном заседании Всесоюзного совещания актива работников водного транспорта, 15 января он принял капитанов, участников совещания, беседа длилась 6 часов.