Лишь после такого социального взрыва окончательно решится вопрос о судьбе СССР, сводящийся к альтернативе: возрождение социалистической революции на более высоких основах либо реставрация капиталистического строя. В политическом плане эта альтернатива сводится к тому, «чиновник ли съест рабочее государство или же рабочий класс справится с чиновником» [903].
Правление бюрократии во многих отношениях подготавливает реставрацию капиталистических отношений. Во-первых, бюрократия, желая сохранить репутацию своей непогрешимости, отождествляет собственную слепоту, свои ошибки и преступления с социализмом и тем самым «опорочивает социализм в глазах рабочих и особенно крестьян. Она как бы сознательно стремится заставить массы искать выхода вне социализма» [904].
Во-вторых, бюрократия своим некомпетентным управлением расточает огромную часть национального богатства и тем самым превращается в величайший тормоз развития производительных сил. «Дальнейшее беспрепятственное развитие бюрократизма должно было бы неизбежно привести к приостановке экономического и культурного роста, к грозному социальному кризису и к откату всего общества назад» [905].
В-третьих, присваивая себе львиную часть национального дохода, бюрократия обрекает массы на жалкие условия существования, вызывает их всё более острое недовольство и расшатывает моральные скрепы советского общества.
В-четвёртых, повышение социальной роли бюрократии «в форме командования», удушение ею партии, Советов и профсоюзов привело к атомизации трудящихся, которые оказались лишены политических ресурсов в виде демократических институтов и процедур, необходимых для относительно безболезненного разрешения социальных антагонизмов.
Если эти антагонизмы, накапливающиеся под прессом репрессивного давления, вырвутся наружу, они откроют дорогу стихийно-разрушительным силам в экономике. «Каждый трест и каждый завод начнёт нарушать идущие сверху планы и директивы, чтобы собственными средствами обеспечить свои интересы. Сделки между заводами и частным рынком за спиною государства из исключения станут правилом. Борьба между заводами за рабочую силу, за сырьё, за рынки сбыта автоматически вызовет борьбу рабочих за лучшие условия труда. Неизбежная на этих путях ликвидация планового начала означала бы не только восстановление внутреннего (свободного.— В. Р.) рынка, но и прорыв монополии внешней торговли. Правления трестов быстро приблизились бы к положению частных собственников или агентов иностранного капитала, к которому многим из них пришлось бы обратиться в борьбе за существование» [906]. Наиболее преуспевающие предприятия могли бы превратиться в акционерные компании или найти другую переходную форму собственности, например, с участием рабочих в прибылях. «Падение нынешней бюрократической диктатуры, без замены её новой социалистической властью, означало бы, таким образом, возврат к капиталистическим отношениям, при катастрофическом упадке хозяйства и культуры» [907].
Этот упадок неизбежно вызовет резкое падение жизненного уровня рабочих, ответной реакцией которых станут массовые стачки как орудия самообороны. «Расшатка режима найдет, конечно, бурный и хаотический отголосок в деревне и неизбежно перекинется в армию. Социалистическое государство рухнет, уступив место капиталистическому режиму, вернее, капиталистическому хаосу» [908].
Троцкий считал не исключённым, что такой социальный переворот, выделяющий новый имущий класс на развалинах взорванной общественной собственности и планового хозяйства, будет осуществлён самой бюрократией, которая перестанет довольствоваться привилегиями в сфере потребления и попытается оформиться во владельцев или акционеров предприятий и концернов, экономически экспроприирующих государство. Если же такой переворот будет осуществлён открыто буржуазной партией, то «она нашла бы немало готовых слуг среди нынешних бюрократов, администраторов, техников, директоров, партийных секретарей, вообще привилегированных верхов» [909]. Одним из предвестников такой эволюции бюрократии и возможным каналом буржуазной реставрации Троцкий считал восстановление права наследования. Бюрократия «чувствует собственное господство неполным, незавершённым без возможности завещать свои материальные привилегии потомству. Вопрос наследственного права ведёт к вопросу о дальнейшем расширении рамок частной собственности» [910].