Сталинский неонеп

Чем беднее общество, вышедшее из революции, тем с большей силой должна возрождаться в нём борьба за необходимые предметы потребления и тем более сурово должен действовать «закон» железной необходимости выделять и поддерживать привилегированное меньшинство. В этих условиях к экономическому фактору, диктующему использование капиталистических методов оплаты труда, прибавляется политический фактор в лице самой бюрократии, социальный спрос на которую «возникает во всех тех положениях, когда налицо имеются острые антагонизмы, которые требуется „смягчать“, „улаживать“, „регулировать“ (всегда в интересах привилегированных и имущих и всегда к выгоде для самой бюрократии)» [892]. Будучи по своей социальной природе охранительницей неравенства и материальных преимуществ меньшинства, бюрократия «снимает, разумеется, сливки для себя самой. Кто распределяет блага, тот никогда ещё не обделял себя. Так из социальной нужды вырастает орган, который далеко перерастает общественно необходимую функцию, становится самостоятельным фактором и вместе с тем источником великих опасностей для всего общественного организма» [893].

Гипертрофированно развив вторую функцию государства («сторож неравенства»), бюрократия превратилась в «чудовищное и всё растущее социальное извращение, становящееся, в свою очередь, источником злокачественных болячек общества» [894]. Разрешив собственный «социальный вопрос» и оказавшись вполне удовлетворённой существующими социальными отношениями, она стала мощной преградой на пути социалистического развития общества, то есть его движения к народовластию и социальному равенству.

Такая эволюция общественного режима в СССР не была фатально предопределённой. Уже на первых этапах бюрократически-термидорианского перерождения советского общества левая оппозиция выдвигала социалистическую альтернативу этому процессу, предполагавшую в первую очередь ликвидацию власти бюрократического аппарата над партией, Советами и профсоюзами. Эта альтернатива оказалась отброшенной в ходе ожесточённой внутрипартийной борьбы. Для обеспечения победы в этой борьбе правящая фракция вступила в негласный социальный союз с новой буржуазией города и деревни, выраставшей в условиях нэпа. Однако очень скоро она столкнулась с сопротивлением кулака, который, вопреки прогнозам её идеологов, не захотел эволюционно «врастать в социализм». Доведя своей ошибочной политикой социальные противоречия до остроты антагонизмов, бюрократия оказалась вынужденной вступить в борьбу с кулаком, которая вылилась в многолетнюю конвульсивную войну с большинством крестьянства.

Победив кулака, бюрократия не проявила готовности самой врастать в социализм, то есть отказаться от своих привилегий и господствующих политических позиций в обществе. Захват ею всей полноты власти в стране, где средства производства принадлежат государству, породил новые, никогда ещё не встречавшиеся в истории социальные отношения, позволяющие ей присваивать себе львиную долю национального дохода.

Троцкий подчёркивал, что упрочение и легализация этих отношений способны привести к полной ликвидации социальных завоеваний Октябрьской революции; но пока (т. е. ко времени написания «Преданной революции») данный процесс далёк от своего завершения. Все общественные отношения в СССР опираются на государственную и колхозную собственность, открывающую возможность роста хозяйства и культуры. Национализация земли, промышленности и банковского дела, государственная монополия внешней торговли ставят относительно узкие пределы накоплению денег и затрудняют их превращение в капитал. Властные, статусные и имущественные привилегии бюрократии ещё не меняют социально-экономических основ советского общества, поскольку они вырастают не из основных форм собственности, которые вырабатывал для себя каждый имущий класс в прошлом, а из имущественных отношений, которые созданы Октябрьской революцией. Будучи лишённой классовых основ своего господства, бюрократия вынуждена поддерживать плановое хозяйство, ликвидация которого отбросила бы СССР на десятки лет назад.

Эта прогрессивная сторона деятельности бюрократии, которая проявляется в период переноса в СССР капиталистической техники, будет всё больше утрачиваться по мере экономического роста страны. «Строить гигантские заводы по готовым западным образцам можно и по бюрократической команде, правда, втридорога. Но чем дальше, тем больше хозяйство упирается в проблему качества, которое ускользает от бюрократии, как тень. Советская продукция как бы отмечена серым клеймом безразличия. В условиях национализированного хозяйства качество предполагает демократию производителей и потребителей, свободу критики и инициативы, т. е. условия, не совместимые с тоталитарным режимом страха, лжи и лести» [895].

Качественный прогресс экономики немыслим без самостоятельного технического и культурного творчества, которые убивает бюрократизм. Его язвы не столь заметны в тяжёлой промышленности, но зато разъедают отрасли, непосредственно обслуживающие население.