Моральное обоснование с позиций военных традиций собственных действий и призыв к неповиновению на холодного генштабиста Паулюса не оказало воздействия. И на других офицеров — тоже: ни на командиров корпусов, ни на начальника штаба армии генерала Артура Шмидта. Кроме того, эффект был ослаблен акцентированной фразой об «уничтожении армии в течение нескольких дней», что было 25 ноября преувеличением, и, к сожалению, в вопросе о снабжении аргументация Зейдлица была неверной, когда он писал: «Даже если ежедневно смогут приземляться 500 машин, то они доставят не более 1000 тонн грузов, которых не хватит для покрытия потребностей 200-тысячной армии, ведущей крупномасштабные действия и не располагавшей запасами».
Если бы армия ежедневно получала 1000 тонн, то ей бы, вероятно, удалось выйти из окружения.
Тем не менее Паулюс переслал памятную записку в штаб группы армий Манштейну. Он добавил, что оценка боевой ситуации совпадает с его оценкой, и вновь потребовал свободы действий для организации прорыва из котла, но отверг идею прорыва в противовес приказам штаба группы армий и ставки фюрера.
Паулюс не получил разрешения на прорыв. Прав ли был Зейдлиц, требуя от него невыполнения приказа? Если мы отвлечемся от важности по отношению друг к другу фактора приказа и фактора повиновения в восприятии солдата в ходе военных действий, т.е. от того факта, что приказ и повиновение приказу есть принцип функционирования всякой армии и должны быть настолько прочно укоренены, что они даже в минуту опасности и необходимости смотреть в лицо смерти сохраняют свою силу для солдата, офицера и генерала, как это сформулировал генерал Бундесвера в отставке Уле-Веттлер, то все-таки остается проблема: «Было ли возможным практически реализовать требовавшееся невыполнение приказа?»
Что сделал Хрущев, когда генерал Лопатин в начале октября хотел отвести свою 62-ю армию из Сталинграда, так как он видел перед собой тяжелейшие потери и перспективу её уничтожения? Он сместил Лопатина прежде, чем тот смог начать отход. Вряд ли что получилось бы и у Паулюса, не подчинись он приказу открыто. Иллюзией было бы полагать, что в эпоху радиосвязи, телетайпной связи, радиоволн дециметрового диапазона и самолетов фельдъегерской почты командующий армией смог бы принимать решение, противоречащее воле Верховного главнокомандующего, как это бывало в эпоху войн Фридриха II, когда так поступали коменданты крепостей? Паулюс и часа не остался бы на своем посту, если бы вдруг такое его намерение было распознано. Он был бы смещен, а его приказы — отменены.
Насколько хорошо и оперативно функционировала связь между Сталинградом и «Волчьим логовом» Гитлера за тысячи километров, можно проиллюстрировать на одном эпизоде, который лично касался Зейдлица. Этот эпизод предупреждал, какие опасности таил в себе поспешный отход с надежных позиций на Волге.
В ночь на 24 ноября, т.е. до передачи своей записки, генерал Зейдлиц снял левый фланг своего корпуса на волжском фронте котла вопреки четким приказам. Эта акция, по словам начштаба Зейдлица, полковника Клаудиуса, в его разговоре с генералом Шмидтом должна была стать чем-то вроде предвестника прорыва, инициирующим моментом для отхода от Сталинграда и вынудить Паулюса к действиям. Зейдлиц весьма энергично возражает всему этому в своих мемуарах. Мера, по его словам, явилась необходимым сокращением линии фронта из выдававшегося выступа северного фронта. Вот как развивались события.
94-я дивизия из состава корпуса Зейдлица, занимавшая хорошо оборудованные, хотя и излишне растянутые позиции и не утратившая ещё своей системы снабжения, по приказу оставила свой фронт. Все громоздкое и тяжелое снаряжение и имущество было приведено в негодность или сожжено: бумаги, дневники, летнее обмундирование — все было брошено в огонь. Подрывались также боеприпасы. Затем солдаты покинули свои укрытия и отошли в направление окраин города. Заснеженные балки и норы в снегу заменили им теплые квартиры. Они не только отдались воле случая, но и оказались перед фронтом начавших быстрое преследование советских полков, обрушившихся на них и уничтожавших их. Погибла вся 94-я пехотная дивизия, состоявшая из испытанных бойцов.
Генерал Чуйков обратил внимание на огненный смерч, бушевавший на немецких линиях, и понял, что происходит отход немецких войск. Он приказал немедленно нанести удар по отходившим войскам. Результаты спонтанного отступления войск с целью перехода в прорыв были ошеломляющими. Кое-что ещё было также весьма примечательным. Ещё до того, как командование 6-й армии узнало об этих процессах на левом фланге фронта окружения, о них узнал Гитлер. Группа связи из состава Люфтваффе, обосновавшаяся в районе катастрофы, передала радиограмму офицеру связи ВВС в ставке фюрера и уже буквально через несколько часов Гитлер отправил радиограмму в штаб группы армий: «Требую подробного доклада о причинах оставления фронта к северу от Сталинграда».