Сталин против рептилоидов

Он положил трубку. Толмачёв был доволен, что ему удалось быстро найти убийцу, если сегодня удастся и закрыть вопрос, то это пойдёт в его личное дело. И близкие товарищи, да оппоненты будут его ценить значительно выше. Конечно, лучше было бы поехать и всё сделать самому, но он не мог уйти от телефона. Телефон был важнее. Важнее.

В автомобиле царило гнетущее напряжение. Или нет, не гнетущее, а реальное, почти электрическое. Арнольд Буханкин сидя на переднем кресле, рядом с шофёром, с каждой секундой ожидал молнии, которая должна была с треском и синим сиянием полыхнуть между задним диваном и водительским местом. Между, белой, как скатерть, и ледяной товарищем Катей и красным, как вечернее солнце и злым товарищем Свиридом. Товарищ Катя курила папиросу забыв про мундштук и назло выпускала дым вперёд, в спину товарища Свирида. А товарищ Свирид сидел в клубах дыма вцепившись в руль. Он назло делал резкие манёвры автомобилем, от которых Ракель Самуиловна на заднем диване немилосердно перемещалась из угла в угол по кожаному дивану, и от этого она ещё больше ненавидела товарища Тыжных.

– А куда едем? – Спросил товарищ Буханкин, надеясь начать хоть какой-то диалог, пока товарищ Тыжных не разбил их о новенький фонарь электроосвещения до смерти.

– Домой, к вот этой вот… женщине, – зло сквозь зубы говорил Тыжных. – Авось кофею мы уже откушали.

И говорил он это с каким-то детским и смешным презрением, от которого товарища Незабудку просто передёргивало. Прикуривая новую папироску, она цедила слова:

– Товарищ Арнольд, передайте этому, как его там… шофёру, что мне домой, пока, не нужно, а нужно мне в Бобров переулок, к модистке.

– К модистке! – С залихватской ухмылкой констатировал Свирид. – Кофею натрескалась, теперь к модистке ей надо. Гляньте на неё! Эта… гражданка думает, что я ей таксомотор. Скажи ей Арнольд, что нехай на трамвае прётся. Я её катать не нанимался.

– «Нехай»! – Передразнила шофёра красавица. – Боже мой, какая прелесть!

Товарищ Буханкин и рта не успел раскрыть, как Ракель Самуиловна закричала, срываясь на злой женский визг:

– Товарищ, Арнольд, скажите этому… чтобы остановил авто, я выйду. Сама доберусь, и что он хам, и с таким хамством ему лучше в хлеву у себя сидеть, а не в органах работать. «Нехай»! Ну, вы слышали! – Она закатила глаза к потолку автомобиля. – Сидеть в хлеву! Среди коров да свиней, ему самое место.

– Скажи ей, Буханкин, что в хлеву я сидеть не собираюсь. Я, и такие как я, революцию делали, и на фронтах бились, а она по три червонца развратом зарабатывает.

– А тебе завидно, что ли? – Уже напрямую, а не через посредника спрашивала Ракель Самуиловна. – Или, может, тебе три червонца нужны? Нужны, да? Точно, вот тебя, деревню, что так распирало-то, три червонца! Так ты попроси – я тебе подарю.

– Да ничего мне от вас не нужно, – с брезгливостью отвечал Свирид. – Я в Первой конной…

– Да хватит уже, – вдруг заорал Буханкин. – Ты чего, Тыжных, рехнулся что ли, чего ты к ней пристал…

– Да ничего я не приставал… я…

– Да заткнись ты уже, сцепился с … женщиной, словно хабалка базарная, словно на рынке сижу тут с вами. Слушаю это всё. Enough already.

– А она… сама обзывалась…

– А с неё спроса нет, она женщина, а ты? Ты партиец, боец Перовой конной, КРОковец, а послушаешь тебя, и разве о тебе сейчас такое скажешь? Нет, не скажешь. Ведёшь себя как деклассированный элемент. Тебе дали приказ, Свирид, так исполняй, как положено партийцу и КРОковцу, а бахвалиться своими былыми заслугами перед женщиной, я считаю недостойным.

Тыжных замолчал, насупился, крутил руль. А Ракель Самуиловна снова пустила ему в спину струйку дыма. С целью провокации.

Мало того, она заметила, что повернул он направо именно к Борову переулку. И чуть не улыбнулась, даже губу чуть прикусила, как ей стало приятно, но уняться она не могла:

– Что замолчали, товарищ Тыжных, – едко спросила она, – расскажите даме о своих победах в Перовой конной!

– Прекратите, товарищ Катя, Sufficiently. – И её одёрнул Арнольд.

А она не ответила, но весь её вид говорил, что Ракель Самуиловна успокаивается и довольна своей победой, но она опять пустила струю дыма в спину Свирида. И струя эта была победной.