Однако большевики ждать не хотели, а намеревались перешагнуть через обозначенные классиками ступени и, презрев эволюцию, с помощью конспиративных методов организовать пролетарскую революцию, для которой еще не сложились объективные причины. За это их и критиковали меньшевики — сторонники эволюционного развития истории. В свою очередь, большевики обвиняли меньшевиков в том, что они рассматривали революцию как «процесс исторического развития», а не как «сознательно организованный по заранее разработанному плану акт». Меньшевики были уверены, что сознательные действия не могут изменить или ускорить ход истории, и выступали прежде всего как теоретики, или, согласно большевистскому определению, были «архивными заседателями» и «партийной интеллигенцией». Что же касается их противников, то они как люди действия намеревались готовить революцию как легальными, так и нелегальными методами. Главного большевика — Ленина — интересовало не эволюционное развитие общества, а революционная практика, направленная на захват власти. И он собирался не «истолковывать» мир, а изменять его сам.
Конечно же, меньшевизм не был чисто русским явлением. Его сторонники выступали за те самые принципы, за которые уже шла борьба среди западноевропейских социалистов: за легальную оппозицию, достижение прогресса путем реформ, а не революции, компромисс и сотрудничество с другими парламентскими партиями, экономическую агитацию через профсоюзы.
И далеко не случайно своих сторонников меньшевики вербовали прежде всего среди наиболее высококвалифицированных и организованных рабочих — печатников, железнодорожников и рабочих сталелитейной промышленности в передовых промышленных центрах юга страны. Да и в большинстве профсоюзов преобладали меньшевики. Что же касается большевиков, то к ним тянулись рабочие низкой квалификации, занятые на крупных предприятиях в отсталой тяжелой промышленности района Петербурга и на текстильных фабриках Москвы и Петербурга.
Оба течения имели свои сильные и слабые стороны, но планы и тех и других характеризовались одним, но весьма существенным недостатком. План меньшевиков, по которому буржуазную свободу должна была обеспечить русская буржуазия, в своей основе точно такой же утопический, как и намерение большевиков установить эту самую свободу с помощью революционной диктатуры пролетариата и крестьянства. И, забегая вперед, подчеркнем, что дилемма русской революции, которую не было дано разрешить ни большевикам, ни меньшевикам, явилась следствием ошибочного прогноза самой марксистской концепции. Маркс искренне верил в то, что буржуазный капитализм, раз установившись, повсюду достигнет своего полного развития, а когда в силу присущих ему внутренних противоречий начнется его разложение, тогда, и только тогда, он будет свергнут социалистической революцией.
На самом же деле этого не произошло, и там, где капитализм достигал своего наиболее полного развития, на его основе создавалась обширная система закрепленных законом имущественных прав, охватившая широкий слой рабочего класса, занятого в промышленности. И, когда стал очевиден процесс загнивания, капитализм смог без особого труда сдерживать революционные силы, в то время как капитализм незрелый и слабый, каковым он был в России, легко поддался первому же натиску революции.
В результате молодое революционное и весьма (как это было в России) не профессиональное правительство, не имея возможности опереться на развитую промышленность и классных специалистов, было вынуждено создавать и всячески укреплять свой социализм, получая упреки в том, что он стал режимом скудости, а отнюдь не того самого изобилия, о котором так охотно говорили апологеты большевизма до своего прихода к власти. И никому так и не удалось увидеть те самые унитазы из золота, о которых в свое время с такой уверенностью писал Ленин.
Была и еще одна причина, по которой большевики так мало обращали внимания на историческое развитие. Далекого от жестокой реальной жизни Ленина мало волновало, с чем ему придется столкнуться после завоевания власти. Его главным лозунгом было знаменитое выражение Наполеона: «Надо ввязаться в драку, а там будь что будет!» Коба тоже желал драться, поэтому вопрос — с кем быть? — перед ним, профессиональным революционером, не стоял. Только с Лениным! Раз и навсегда! Иначе и быть не могло. Он был человеком действия и одним из тех профессиональных революционеров, на которых ставил в своей борьбе за власть Ленин.