Стален

Мирча Элиаде в беседе с Клодом-Анри Роке сказал: «В каждом из нас есть что-то от Одиссея, когда мы ищем самих себя, надеемся дойти до цели и тогда уж точно вновь обрести родину, свой очаг, снова найти себя. Но, как в лабиринте, в каждых скитаниях существует риск заблудиться. Если же тебе удается выйти из лабиринта, добраться до своего очага, тогда ты становишься другим».

Однако у Гомера Одиссей, добравшийся до родного дома, перебивший врагов и воссоединившийся с семьей, не стал другим. Да и странствия его на этом не завершились. Изгнанный с Итаки за убийство женихов Пенелопы, он прожил девять жизней, побывав мужем, отцом, военачальником, строителем храмов и городов, умер, воскрес и снова умер…

Подлинную же свободу от себя он обрел только после смерти.

Платон в десятой книге «Государства» рассказывает о душах в загробном мире, которые выбирают новые судьбы, и замечает при этом: «Большей частью выбор соответствовал привычкам предшествовавшей жизни». И только душа Одиссея поступила иначе: «Она помнила прежние тяготы и, отбросив всякое честолюбие, долго бродила, разыскивая жизнь обыкновенного человека, далекого от дел; наконец она насилу нашла ее, где-то валявшуюся: все ведь ею пренебрегли, но душа Одиссея, чуть ее увидела, сразу же избрала себе».

Вот только тогда лживый и многоликий герой стал другим, наполнив новым смыслом имя Никто, которым он назвался в одной из предыдущих жизней.

В сущности, этот великий рассказчик осуществил потаенную мечту любого создателя, стремящегося без остатка раствориться в создании.

Мучительно сознавать, что я обречен стремиться к этой цели, хотя знаю, что никогда ее не достигну.

Но моя белая лошадь тянется, тянется и тянет меня за собой, и будь в моем активном лексиконе слово «счастье», я сказал бы, что счастлив.

Однако – все по порядку.

По возвращении из больницы я обнаружил свою квартиру сгоревшей.

При пожаре погибла Монетка.

Ее тетка Кира, выписанная из Тулы, чтобы ухаживать за Парампупом, в конце концов нашла с ним общий язык и в отсутствие Монетки трахалась с подопечным так, что ее вопли и стоны были слышны во дворе. После этого выходила на балкон покурить, а заодно порадовать инвалида-колясочника, жившего в доме напротив и наблюдавшего в бинокль за ее свесившимися через перила грудями. Каждую неделю он посылал Кире письмо с предложением руки, сердца и квартиры, но ответа не получал.

Монетка была занята с утра до вечера добыванием денег и иногда не бывала дома неделями. Когда узнала об измене мужа, приобрела в кредит джип, повесив долги на Киру и Парампупа, которые были рады, что так легко отделались.

В тот день Монетка вернулась домой поздно.

Парампуп спал на полу в луже мочи, а тетка, как потом выяснилось, наконец откликнулась на зов инвалида-колясочника и ушла к нему «с концами».

Монетка убила мужа, при помощи слесарного молотка превратив его голову в кровавое месиво, достала из бабушкиного сундучка мой подарок – алое шелковое платье с черным отливом, белье и туфли, в которых была на свадьбе Лу, и скрылась в моей квартире. Пожар возник от непотушенной сигареты. Содержание алкоголя в ее крови превышало два промилле, то есть она была пьяна вдрабадан.

Я не пошел на ее похороны, чтобы чужие не видели моего лица.

Кухня, прихожая и гостиная выгорели почти полностью, спальня и кабинет пострадали меньше. Компьютер, к счастью, уцелел.

Узнав, что я сам когда-то дал Монетке ключ от своей квартиры, страховая компания отказала мне в выплате возмещения.

Мне удалось наскрести денег на ремонт кухни, а спал я в кабинете на диване.

Окно в гостиной заколотил фанерой.

Дня через два-три привык к запаху гари.

Когда позвонила Лу, я пригласил ее в Царицынский парк – денег на кафе у меня попросту не было, а позвать к себе, разумеется, не мог.

Мы долго гуляли по аллеям под черными мокрыми деревьями, Лу держалась скованно, о себе рассказывала неохотно, но тот вечер мы закончили в ее постели. Ее тело источало незнакомый запах. Секс получился неуклюжим, почти постыдным, а когда я попытался напомнить о нашей первой встрече и о туфлях, которые должен был вернуть ей много лет назад, она сказала, что очень устала. Утром она поцеловала меня на прощание, извинившись «за вчерашнее», но я понял, что все мои надежды были напрасными, и удалил ее номер из телефона.

Спустя несколько дней мы столкнулись в супермаркете. Оказалось, что Лу живет по соседству, на углу Воронежской и Ясеневой. На этот раз она была оживлена, взяла меня за руку, настояла, чтобы я показал свою квартиру, посочувствовала, попросила открыть вино, которое купила в супермаркете, стала вспоминать, как я переписывал повесть ее первого мужа, влюбленного в Миллу Йовович, а завершился вечер в кабинете на узком диване. Наши тела опередили нас.

С той поры я живу у Лу.

Я переехал к ней со своим компьютером и ее туфлями – теми самыми туфлями, которые я случайно прихватил в ту ночь, когда убили ее первого мужа.

Лу молча примерила туфли – они пришлись впору – и растерянно улыбнулась.

Мне казалось, я сильно изменилась, а вот и нет, – сказала она. – Сколько ж лет ты их берег?