Стадион

Эрика ничего не ответила, она вообще не была в состоянии разговаривать. К машине она постаралась пройти как можно незаметнее. Хотелось очутиться подальше от ревущего стадиона, где все сейчас ненавидят и бранят Эрику Штальберг.

Когда они с Лорой Майклоу вышли, на трибунах снова стоял рев. Там уже успели забыть про Эрику Штальберг, там превозносили и проклинали кого–то другого, но девушка этого не знала.

— Скорей, скорей, — повторяла она, почти бегом пробираясь к машине.

Успокоилась она только тогда, когда Янки–стадион остался позади, за множеством зеленых и красных светофоров.

Дома, в своей маленькой комнатке, она упала на кровать лицом в подушку и долго лежала там, боясь пошевельнуться. В ушах ее еще стоял рев стадиона.

Шиллинг приехал вечером, веселый, довольный, шумный. Он без стука вошел в комнату Эрики — теперь, больше, чем когда–либо, она была его собственностью, его вещью. Вошел, увидел распростертую на кровати девушку, повернул ее к себе лицом и сказал:

— Что с вами, Эрика? Вы, кажется, собираетесь раскаиваться? Бросьте, это не для нас с вами. А если хотите, я куплю вам папскую буллу — отпущение грехов раз и на всю жизнь. Вот ваши деньги — триста долларов.

Эрика знала, что Шиллинг нагло лжет. Он заработал на сегодняшней махинации гораздо больше трех тысяч, но у девушки не было никогда охоты спорить с ненавистным менаджером. Скорей бы он уходил из комнаты и оставил ее в покое! Но Шиллинг не торопился. Он хитро усмехнулся, полез в карман своего широкого пиджака, чем–то зашелестел там и спросил:

— Что вы дадите за свеженькое, неподдельное, давно ожидаемое письмо из Европы?

— Мне? — Эрика вскочила.

— Да, вам.

— Почему оно у вас? Ведь письма от мамы приносят прямо ко мне.

— Оно получено на адрес стадиона и, конечно, попало ко мне. А я взял на себя приятную миссию передать его вам.

И он с поклоном протянул Эрике залепленный почтовыми марками и штемпелями конверт. Девушка схватила его так, будто в конверте этом было ее спасение. С первого же взгляда она узнала почерк Тибора. Значит, он еще помнит ее!

— Я вижу, письмо радует вас больше, чем деньги!

Что он там говорит, этот Шиллинг? Эрика не поняла ни слова, ей хотелось сейчас только одного: чтобы менаджер ушел и она смогла бы наконец прочитать письмо.

— Я, должно быть, принес вам настоящее счастье, — смеялся Шиллинг, — оставляю вас с ним наедине. Желаю обрести хорошее настроение и еще раз благодарю — наша сегодняшняя операция прошла блестяще. Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, — машинально ответила Эрика, и Шиллинг ушел.

Дрожащими пальцами девушка разорвала конверт и вынула письмо. Этот листок бумаги несколько дней назад был в руках Тибора, любимый касался его, смотрел на него. Боже, какой он счастливый, этот листок бумаги! Эрика впилась глазами в письмо. Пусть сейчас падают атомные бомбы, грянет землетрясение, развалится дом, — она все равно не оторвется от энергичных, немного косых строчек.

«Где ты, любимая? Почему ты так далеко и я не могу тебя видеть? Когда мы встретимся? Я жду тебя! Я люблю тебя! Я полюбил тебя на всю жизнь и никогда не разлюблю!»

Она читала слова, написанные рукой Тибора, даже не вникая в их смысл. Ведь даже глядеть на бумагу, которую недавно держал в руках любимый, — и то счастье!

И только потом, когда улеглось нервное возбуждение, Эрика спокойно и вдумчиво, несколько раз подряд прочла письмо и почти выучила его наизусть.

Тибор писал о занятиях в институте, о тренировке, о будущих студенческих играх, которые состоятся в Берлине. Пока еще не все выяснено, но, кажется, американские студенты тоже будут участвовать в играх. Значит, они снова могут встретиться в Берлине…

Тибор писал, что работает на стадионе, как одержимый, стараясь заслужить право участвовать в венгерской команде на этих играх. Правда, он сомневается, сможет ли завоевать это право, — в последнее время в Будапеште появилось несколько юношей, которые прыгают не хуже его, но он не теряет надежду победить на отборочных соревнованиях…

«А за тебя я нисколько не боюсь, — писал Тибор. — Я уверен, что никто в Америке не пробежит лучше тебя стометровку. Я все время слежу за твоими успехами, — иногда и до нас доходят их отголоски…»

Прочтя эти строки, Эрика похолодела от ужаса. Что, если за последние месяцы она утеряла форму и теперь годится лишь на то, чтобы по заранее установленному плану проиграть Мери Гарден или кому–либо другому, по усмотрению Шиллинга? Нет, с завтрашнего дня она возьмется за работу. Ни одной спортсменке она не позволит обогнать себя, она еще покажет, на что способна Эрика Штальберг, — никому и в голову не придет сомневаться в ее праве участвовать в международных студенческих играх!

Эрика вскочила с кровати и прошлась по комнате. Ей хотелось сейчас же начать тренировку, наверстать упущенное, убедиться, что еще. не все потеряно.