Стадион

И в то же время Эрику охватило глубокое разочарование. Она так надеялась услышать имя Тибора Сабо. И все эти надежды оказались сущей нелепостью.

Мысли Эрики неожиданно вернулись к встрече Нового года в ресторане. Славный народ, эти американские спортсмены! Они умеют веселиться — может быть, немножко странно и непривычно, но все–таки веселиться как следует. Она, наверное, найдет себе немало подруг среди девушек, но кто может заменить ей Тибора Сабо?

— Выпейте еще, Эрика, — сказал Том, доливая в бокал сверкающее, искристое вино. — Знаете, Рихард Баум — очень хороший человек. Когда случается встретить парней из восточных стран, то всегда удивляешься — они совсем не такие, какими их изображают наши газеты. Черт возьми, тамошние газеты тоже пишут о нас такое, что только руками разводишь. Я собственными глазами читал. Выходит так, словно у нас сплошной капитализм, эксплуатация, безработица и тому подобные прелести, а у них будто бы все рабочие и крестьяне спят под общим одеялом, у них голод, холод, полное отсутствие ватерклозетов. Я уже убедился, что газетам верить нельзя. Надо сесть со славными парнями за стол и поговорить, а потом уже разбираться, где живется хорошо и где плохо. Ваше здоровье!

Он выпил вино, взглянул на Эрику и опять не понял выражения ее лица. Снова налив бокал, он продолжал:

— Мы подолгу разговаривали с этим Баумом. Толковый парень, архитектор. Сейчас строят новый стадион в Берлине. Вот было бы здорово, если бй? можно было собрать тысячу либо десять тысяч таких, как я или Хивисайд, и посадить за стол с такими, как этот Баум, только из разных стран. После такого разговора никто не смог бы и подумать о войне. Я плохо разбираюсь, кто хочет войны — русские или мы? Ясно одно: кто–то этого хочет, кому–то это выгодно. Так вот, если бы встретились такие парни, то ни одна живая душа на свете о войне и думать бы не посмела. Отец у меня фермер в штате Гонзас. Ферма большая, живет неплохо. Я учусь в колледже, воевать не собираюсь. Понятно вам? А Баум мне очень понравился…

— Все–таки будьте осторожнее, — заметила Эрика. — Шиллинг, если услышит, наверное, будет очень недоволен.

— Знаю. Но я же не ему, а вам говорю. Вам я верю, ведь не зря же Баум передал вам привет. А Шиллинга я не боюсь. Он будет дорожить мною еще года два, а когда выгонит, то уже ни бог, ни черт, никто на свете мне не поможет, Впрочем, вы, вероятно, правы. Надо идти спать.

— Подождите, — вдруг решилась Эрика. — Там, в Осло, вы не встречали в венгерской команде спортсмена по имени Тибор Сабо?

Гаркнес на мгновенье задумался. Он опьянел, и мысли его начинали путаться.

— Прыгает? — покрутив над головой вытянутым указательным пальцем, словно показывая недостижимую высоту, спросил он.

— Да.

— Видел. Он занял второе место. Прыгнул на два метра.

— Вы с ним разговаривали?

— Нет. А что, он тот самый, с кем я должен был поговорить?

— Да.

— Все ясно, — огорченно сказал Гаркнес, — если я когда–нибудь его встречу, непременно поговорю.

В холл снова вошла миссис Шиллинг.

— По–моему, пора спать, — заявила она.

— Сегодня мы никому не подчиняемся, — ответил Том, — дисциплина начнется утром второго января.

И, снова помахав над головой вытянутым пальцем, он пошел в свою комнату.

— Вам тоже следует поспать, — обратилась миссис Шиллинг к Эрике.

— Да, я сейчас лягу, — покорно ответила девушка.

Она пошла в свою комнату, надела пижаму и легла. Но о сне и думать было нечего. За окном забрезжил тусклый рассвет, но Эрика не замечала его, уйдя в свои тяжелые мысли. От вчерашнего радостного возбуждения не осталось и следа. В жизни уже не будет ничего хорошего, — так зачем же ставить рекорды, тратить свои силы на тренировку, на эту опостылевшую работу? Только для того, чтобы еще больше богател Шиллинг, чтобы больше зеленоватых бумажек накапливалось в его кожаном портфеле? Нет, не стоят эти деньги тех страданий, которые она терпит тут, вдали от любимого, от родины… Она не останется в Америке. К черту Шиллинга и все его требования! Эрика не будет ставить для него рекордов, а когда он убедится, что от нее нет никакого проку, он сам ее выгонит.

Будущее казалось таким страшным и мрачным, что девушка зарылась лицом в подушку и горько заплакала.

Где–то внизу прозвенел гонг. Это Шиллинг сзывал своих воспитанников на праздничный новогодний завтрак. Эрика Штальберг не шевельнулась. Пусть завтракают без нее. Ей слишком тяжело, а лишний раз видеть Шиллинга было просто не под силу. Она не останется здесь, не останется.

Перед ней выплыло лицо Тома Гаркнеса. Как удивился бы Шиллинг, услышав его слова. Оказывается, Том совсем не так прост, как кажется на первый взгляд. С ним можно дружить. И что же? Навсегда отказаться от надежды на встречу с Тибором? Нет, это невозможно. Она вернется домой, хотя бы ценой нарушения контракта, ценой тюрьмы.

Глава двадцать третья