Фокусом всех проблем, связанных с историческими судьбами революции, была, таким образом, партия, ее руководство обществом. От процессов, происходивших в ней, зависели полнокровная политическая жизнь в стране, формы дальнейшей хозяйственной и политической эволюции. Но именно ее-то (партии) положение в условиях нэпа было насквозь противоречиво. Победа революции существенно ограничила (а в значительной степени и просто перекрыла) доступ к политической власти как раз тому классу – крестьянству, чье социальное рабство она разрушила; а тот класс – пролетариат, чье освобождение и власть она санкционировала, вследствие своей культурной неразвитости, а также бюрократизации всей общественной жизни, не обретал никаких политических гарантий. Политическое господство рабочего класса было втиснуто в рамки деятельности одной единственной, цен-тралистски построенной партии, в те рамки, которые после X съезда РКП (б) благоприятствовали концентрации власти в руках немногих, а в пределе – одного человека (ср. Ленин: «тов. Сталин, сделавшись генсеком, сосредоточил в своих руках необъятную власть»[129]. Такое положение означало, что те группы внутри партии, которые рвались к активной работе, к самостоятельному мышлению, неизбежно становились фракциями, оппозициями, противостоящими руководству партии («генеральной линии», как тогда выражались). Но победа руководящей группы во главе со Сталиным над фракционерами, будь то «левыми» или «правыми», вела не к торжеству целого (т. е. партии) над одной из его частей, а прокладывала путь к авторитарной власти генсека, к укреплению бюрократического элемента в руководстве. Характерная иллюстрация: разгром «новой оппозиции» и «правого уклона», опиравшихся соответственно на ленинградскую и московскую организации, оказался средством покончить с наиболее культурной, наиболее продвинутой в политическом отношении частью партии. Отныне ничто больше не угрожало авторитарной власти Сталина. Единство было достигнуто путем отсечения от партии всех несогласных. Меч, вознесенный над головами оппозиционеров, навис и над самой партией, аппарат которой постепенно превращался в личный домен Хозяина.
Сталин не был мыслителем даже калибра Троцкого или Бухарина. Но он интуитивно чувствовал настроения порожденного революцией громадного слоя людей, особенно из провинции, неприятие ими нэпа. Выбитые революцией из привычной колеи, из векового уклада жизни и вынужденные мириться с чуждыми им после революции хозяйственными формами, чуждой им культурой, эти люди чувствовали себя маргиналами в обществе, которое они завоевали. То, что нэп стал прогрессом для страны, отрицать было трудно, но у этого слоя были все основания не считать этот прогресс