И здесь нам вновь придется возвратиться к определению исторического содержания Октябрьской революции. Главным в революции в силу ряда обстоятельств оказался вопрос о собственности, частной или общественной. Точнее говоря, революция в отношениях собственности, в полном соответствии с доктриной социализма, как раз и представлялась средством преодолеть (уменьшить) отсталость, ослабить ее давление на всех, особенно на трудящиеся классы. Но насколько и, главное, при каких условиях обобществление ключевых отраслей хозяйства послужит предпосылкой экономического движения общества вперед, станет средством повышения производительности совокупного труда? Пока в стране шла гражданская война, ответить на этот вопрос было невозможно, ибо решался вопрос жизни и смерти революции. При переходе к нэпу, а особенно в условиях нэпа, вопрос о государственной монополии на крупную промышленность вставал перед партией с новой силой. То, что обобществление крупных промышленных предприятий, банков, средств связи и путей сообщения является необходимым условием перехода к социализму, сомнений не вызывало. Но нэп включал эти обобществленные предприятия в систему товарного хозяйства и рынка. Здесь-то и проявились издержки государственной монополии – более низкая эффективность обобществленных предприятий, обюрокрачивание руководства ими, стремление монопольно высокими ценами компенсировать элементарные промахи хозяйствования. С точки зрения экономики, только появление целого «веера» производств с разными типами собственности, управления, разными формами участия трудящихся в контроле за условиями своего труда и т. п. при взаимодействии всех таких производств с обобществленными крупными предприятиями и трестами способно было обновить народное хозяйство и двинуть его вперед. Абстрактно говоря, пролетарское государство в лице его институтов имело возможность дать ход такому развитию, способствовать эффективным структурным изменениям, предотвращая или смягчая нежелательные последствия экономического роста. Но политическая линия руководства партии в конце 1920-х гг. была уже иной, антинэповской. По существу, тогда совершался решающий выбор: идти ли России дальше путем цивилизованных стран, используя сообразно новым социальным условиям их опыт, обновляя его, или двигаться по инерции «военного коммунизма» (с учетом нового соотношения сил), применяя для решения проблем испытанный метод «диктатуры пролетариата».
К сожалению, по своей укорененности в обществе эти тенденции были неравноценны. Первая была представлена силами будущего: частью партийной интеллигенции; людьми, не состоявшими в партии, с широким, европейским кругозором, для которых социализм был чем-то большим, нежели примитивное имущественное равенство; специалистами разных отраслей. Но они составляли меньшинство. За ними, по сути, не было массовой базы: их не понимала партия, политически деморализованная борьбой внутри руководства, ослабленная «призывами» и «чистками», а рабочий класс, настроенный весьма критически по отношению к нэпу, выступал против «нэпмановской» перспективы. Оставалось, правда, крестьянство, особенные условия развития которого в рамках добровольной кооперации могли стать одновременно общими условиями прогресса страны, но оно было слишком темно, необразованно и к тому же лишено возможностей участия в политической борьбе.
Зато вторая, революционно-якобинская тенденция имела за собой все политические «козыри», была прочно укоренена в традициях партии и рабочего класса, в расстановке политических сил общества. Октябрь как событие был грандиозной попыткой связать воедино идею пролетарского социализма с народной, крестьянской революцией. Такого рода попытка постольку стала успешной, поскольку пролетарский переворот разрешал одновременно задачи социальной революции в России. Но в сознании миллионов рабочих, бедноты, членов партии и беспартийных, успех Октябрьской революции ассоциировался, прежде всего, не с решением общенациональных проблем страны, а с чудодейственными свойствами революционно-якобинского насилия, с преобладанием принуждения над согласием. В этом нет ничего удивительного. Вспомним, что движение рабочего класса в России становится самостоятельным и приобретает четко выраженный пролетарский характер еще до того, как буржуазия завоевала политическую власть и преобразовала государство согласно своим потребностям. Развитию условий, необходимых для существования сильного, сплоченного и сознательного пролетарского движения в нашей стране, разумеется, способствовал ряд обстоятельств, не в последнюю очередь – опыт участия рабочего класса в событиях революции 1905–1907 гг., а также опора российской социал-демократии на идейные традиции рабочего движения в передовых странах Западной Европы. Однако не забудем, что в социальном и культурном развитии российский рабочий (недавний крестьянин) значительно отставал от своих собратьев по борьбе в странах Запада.