Срыв

Встреча с будущей женой наверняка могла бы развиться в болезнь. Но они почти сразу стали жить вместе, и сексом, перемежающимся с небольшими ссорами, периодами страсти, которые сменялись охлаждением, болезнь удалось подавить… Конечно, в то время Сергей Игоревич не думал, что именно «подавляет» болезнь любви – это теперь стало ясно, спустя двадцать с лишним лет. А тогда они просто мучились, когда происходили ссоры, радовались, когда мирились. Хотя оба тогда уже прочитали «Крейцерову сонату» Толстого и даже поделились впечатлениями, поспорили, но к своей жизни эту повесть не примеряли, не смели подумать, что подобный график: секс – ссора, секс – ссора – неизбежен для любой пары.

Вообще в реальности опыт литературы, разных наук почти никто не использует. Как-то жена одного приятеля стала жаловаться на него Сергею Игоревичу. «Но ведь ты же психолог», – напомнил он; жена приятеля оскорбилась: «Это на работе я психолог, а дома я – женщина!» Вот так, в самую точку.

Опять же где-то Сергей Игоревич прочитал, что любовь живет не больше трех лет. Не исключено, не исключено…

Страсть сменяется привычкой, а вернее, потребностью удовлетворять свои половые потребности, и раза два-три в неделю их удовлетворяешь. При помощи того, кто рядом. А рядом – законная жена… Куда сильнее влечения друг к другу связывают дети, общее жилище, набитое общими вещами, а главное – страх перемен. Конечно, разводов полно, но большинство их происходит в первые годы брака или у обеспеченных, точнее, богатых. А борющиеся за существование держатся друг за друга мертвой хваткой, друг другу помогают, даже если любви уже нет, да и, по большому счету, не было.

Жене Сергей Игоревич изменял. Да. Правда, нечасто и без страсти. Подчинялся природному мужскому любопытству к телу новой женщины, инстинкту. Но все же безоглядно, порывисто не пытался спариться с любой понравившейся. Чувствовал опасность связи с теми, с кем вместе работал, кто был знаком с его женой; предпочитал случайных, в командировках, которых вряд ли встретит еще. Елена оказалась как раз из случайных, но вот, оказывается…

«Да какое влюбился?! – притопнул мысленно ногой на себя. – Миловидная… смазливая, – усилил эпитет, – вот и тянет».

Прислушался, что говорит очередной выступающий, – нужно было следить за происходящим, а то пропустит, когда его позовут. Не хватало, чтобы соседи стали локтями пихать: тебя зовут, иди к микрофону…

Доклад Сергей Игоревич сделал ровный, без огонька, но и без натуги. Закончив, предложил задавать вопросы. Вопросов не оказалось. «Ну и ладно, и хорошо». Сошел со сцены, сел на свое место.

Зато Иван, еще недавно усталый и сонный, выдал настоящую поэму. О богатстве и функциональности языков коренных народов Севера и Сибири, о языковой родственности сибиряков разных этносов… С точки зрения идей поэма эта была неоригинальной, зато масса примеров, сочность подачи понравились залу. Хлопали бурно.

* * *

В час дня сели обедать в гостиничном ресторане, а в два – во время обеда Елена подходила к столам и настойчиво просила не опаздывать – выехали на стойбище оленеводов-ненцев.

Дмитрий Абрамович с Колей и еще мужчинами устроились сзади и стали выпивать. Приглашали и Сергея Игоревича, он вежливо отнекивался. И правильно – вскоре из головы автобуса пришла Елена.

– Дмитрий Абрамыч, прекращайте. Вы же знаете, что к ним пьяными нельзя… Вечером в гостинице…

– Все-все, – одышливый и виноватый голос великана, – больше ни капли.

– Нет, лучше дайте мне бутылку. На обратном пути верну и с вами пропущу с удовольствием…

Елена прошла обратно уже с пакетом. Сергей Игоревич проводил взглядом ее фигуру в красной ветровке, черных обтягивающих штанах, белых кроссовках. Закрыл глаза. Подремать… Тем более что за окнами был классический для этих мест рахитный лес, порождающий тоску и безысходность.

Но подремать не получилось. Минут через двадцать автобус остановился, и пассажиры пересели в две вахтовки – на камазах были установлены кузова, напоминающие «пазики». Кто легко, а кто с великим трудом забрались по лесенке внутрь. Перенесли из автобуса пакеты с подарками оленеводам.

– Пристегиваемся, – командовала Елена. – Дорога дальше негладкая. Может так швырнуть…

Камазы двинулись по ухабистому проселку… Лесок вскоре кончился, открылась гладкая равнина.

– Вот и тундра пошла, – вздохнул кто-то.

– Это еще не тундра, – не согласились тоже со вздохом.

– Здесь любое пространство без деревьев называют тундрой, – объяснил третий голос.

Кузов покачивался, камаз то одним боком, то другим нырял в ямки, иногда заполненные болотистой жижей. Справа тянулась жидко поросшая травой неровность.

– Это древний вал, что ли, какой-то? – спросили.

– Это самое важное. Главная ценность.

– В смысле?

– Это труба.

– А-а, так вот она какая…

– Кормилица.

Сергей Игоревич улыбнулся – от этого полушутливого диалога настроение слегка поднялось.

Свернули с проселка вдоль трубы, и качка стала слабее. Все расслабились, ловили удовольствие от медленной, словно на теплоходике, езды. Но камаз почти сразу остановился.