Срок

– Что ж, как обычно, я облажалась. Теперь Хетта не хочет со мной разговаривать. Как мне с ней помириться?

Я описала короткую перепалку по поводу отца Джарвиса и то, как Хетта захлопнула дверь у меня перед носом.

Последовало долгое, долгое молчание. Я подумала, что Джеки, возможно, не расслышала меня или не обратила внимания на мои слова.

– Я бывала в таком измерении много раз, – наконец проговорила она.

– Ты говоришь о реинкарнации или о чем-то в этом роде?

– Нет, я имею в виду твое затруднительное положение. А также сомнительное измерение, где я боюсь или беспокоюсь за одну из своих дочерей, как это делаешь ты, где я перехожу границу дозволенного, а потом дочь на меня злится.

– Думаешь, то, что произошло, нормально?

– Да. Легко переступить черту, когда беспокоишься. Это может привести наших детей в ярость, хотя позже они иногда нас понимают.

Меня поразила мысль, что никто, кроме Поллукса, не рискнул бы перейти черту и вызвать мой гнев, чтобы помочь мне. Я поделилась этим с Джеки. Она ответила, что уже сделала это давным-давно, когда послала мне толковый словарь.

– Так ты перешла границу?

– Ты могла истолковать подарок неправильно. Как намек стать более грамотной или что-нибудь в этом роде. В любом случае делать подобное доля учителя, а еще матери. Как насчет твоей мамы? В основном я общалась с твоими тетушками. Ты никогда не говоришь о маме. И ты никогда не говоришь об отце.

– Это потому, что он полностью отсутствовал в моей жизни. А мать, пока я училась в племенной школе, жила в Городах. Иногда я ездила к ней, а она ко мне. Она не была ни любопытной, ни требовательной. И она не стремилась контролировать мою жизнь. Кроме того, она почти никогда на меня не сердилась и не злилась.

– Тогда в чем было дело?

– Она была никем. Она всегда занималась своими делами, но, по существу, тратила время впустую. Она начала обращаться со мной как со взрослой, как только я перестала ходить на горшок и начала сама накладывать себе еду на тарелку. Ей было все равно, когда я прихожу и ухожу, потому что она сама редко бывала дома. Покупал мне одежду и отправлял в школу всегда кто-то другой. Обычно это была одна из моих тетушек или соседка. Через некоторое время взяла меня под опеку ты. Но я немало побродила по округе.

– Знаю, – согласилась Джеки.

– Мне даже неизвестно, откуда ко мне прицепилось имя Туки.

– Не знала, что это прозвище, – призналась Джеки. – А какое у тебя настоящее имя?

Я придвинула ноги поближе к огню и обернулась, чтобы посмотреть на дверь, в надежде, что Поллукс появится и спасет меня.

– Не могу вспомнить. Может быть, я несколько раз видела его на каких-то официальных бланках, – ответила я. – Но память словно заблокировала эти воспоминания. Мне кажется, это странно.

– Подожди. Как тебе удалось записаться в школу без имени? Как получилось, что я этого не заметила? Я не понимаю, как тебе сошло с рук то, что ты звалась просто Туки, – проговорила Джеки теперь уже настоящим учительским голосом.

– В школе я проучилась как Туки. И свои водительские права получила тоже как Туки. В моем племенном удостоверении личности написано «Туки». Я на это имя оформила заграничный паспорт, который понадобился, когда я была совсем молодой, потому что один из учителей устроил для меня отдых в летнем лагере во Франции. Но я, конечно, была слишком обдолбанной, чтобы туда поехать. Потом я поменяла старый паспорт на новый, и в какой-то момент запомнила номер своей карточки социального страхования, которую все равно потеряла. Таким образом я и осталась просто Туки.

– Но у тебя же должна быть фамилия, – не унималась Джеки, – она должна стоять на твоих зарплатных чеках.

– У меня есть прямой депозит.

– Нужно подумать, ты просто обязана вспомнить. Хочешь, я узнаю твое настоящее имя?

– Нет.

Джеки пристально посмотрела на меня из-под своего помпона.

– Я действительно не могу в это поверить. Просто Туки. Ты что, совсем ничего не знаешь о своем настоящем имени?

– Мама назвала меня в честь кого-то, кто помог ей или, подозреваю, на самом деле спас ее, когда она была беременна. Это то, что я слышала.

– А твоя мать, она жива?

– Не знаю, была ли она когда-нибудь по-настоящему живой. – Я пожала плечами. – А теперь она определенно мертва.