Среди пуль

Висели чуть прикрытые шторками карты Советского Союза и мира в координатных сетках, связывающих континенты через полюса, с обозначением театров военных действий. Стеклянно, прозрачно, словно стенки аквариума, светились планшеты воздушной обстановки с Западного, Северного, Южного направлений. В час воздушной атаки планшетисты, плавая, как тритоны, станут отмечать цветными мелками скорости и перемещения бомбардировщиков и крылатых ракет. Стояли ряды компьютеров, пульты с экранами, с индикаторами кругового обзора, с цифровыми табло и селекторами, по которым велось управление флотами в мировом океане, пусками шахтных ракет, движением железнодорожных и сухопутных ракетных установок, перемещением группировок и армий. На длинных столах мерцали телефонные аппараты правительственной и военной связи, по которым командование связывалось с политическим руководством страны, с главами стран-союзниц, с задействованными округами и армиями.

Было безлюдно, безжизненно. Пахло едва ощутимыми запахами лаков, пластических масс и какой-то сладковатой химией, словно бальзамом, в котором сберегалось умершее тело, сохранялась его неживая плоть, а жизнь и душа навсегда отлетели из этого подземного мавзолея.

Здесь, на законсервированном командном пункте, можно было читать историю умертвленной армии: распиленных кораблей и подводных лодок, рассеянных, как дым, группировок, покинутых театров военных действий, уничтоженных армад самолетов и танков. Таинственный, невидимый вирус проник в жизненные системы страны и без взрывов и глобальных сражений сразил, превратил в труху непобедимое государство.

Белосельцев испытывал головокружение, видя, как медленно в своем вечном движении вращаются вокруг полюсов континенты, сбрасывая в небытие человеческие устремления, глобальные проекты, великие царства, одно за другим поколения людей, и он, Белосельцев, был, как малая песчинка, вовлеченная на мгновение в это мерное вращение земли.

– Оперативный! – Белосельцев очнулся, услышав голос Каретного. Тот стоял над столом с телефонами, держа белую лакированную трубку. – Полковник Каретный!.. Как обстановка?.. Понятно… Понятно… До связи! – Он чмокнул трубкой, положив ее на рычаг. – Смотри-ка, работает! – изумленно обратился он к Белосельцеву. – А ну-ка еще!

Он снял другую, красную, трубку:

– «Кобальт»!.. Полковник Каретный!.. Дайте Каскад!.. – переждав некоторое время, сказал: – Каскад, дайте Рубин! – и, добившись связи, положил трубку, снова изумился: – А я думал, пункт на консервации! Мне так говорили! А он, погляди-ка, в готовности! С любым округом, флотом… Черт-те что творится!

Он выключил свет. Погрузил во тьму телефоны и пульты. Они вышли, закрыли дверь, двинулись по коридору обратно. У Белосельцева было чувство, что там, в темноте, за железной дверью, осталось лежать огромное мертвое тело: окаменелый, холодный лик, сложенные на животе засохшие руки, капелька бальзама, выступившая на выпуклом лбу.

По безлюдным коридорам, мимо одинокого рассеянного дежурного они вышли из штаба наружу.

– Не предполагал, что объект такого значения остался без охраны и наши забыли отключить связь! – Каретный, озабоченный и озлобленный, шагал обратно к изгороди сквозь желтый бурьян. Белосельцев машинально сорвал листочек полыни, растер его на ходу и понюхал. Пролезая обратно в щель, он снова осмотрел надпиленный огрызок прута, замазанный свежей краской.

Вернулись к машине. Когда уселись, Каретный искренне, почти умоляюще, сказал:

– Вернись сейчас в Дом Советов! Скажи этим болванам, что штаб охраняется! Что усилены караулы! В здании спрятан ОМОН! Скажи Офицеру, быть может, это удержит дурака от глупостей! А иначе будет буза!

Он тронул машину. Белосельцев старался расслышать в его словах неискренность и подвох. Не мог – Каретный был огорчен, озабочен. И впрямь боялся кровавой стычки.

Подкатили по набережной к Дому Советов. Высаживая Белосельцева у зеленых тучных зарослей, сквозь которые к белому зданию вел розовый гранитный портал, Каретный сказал:

– До вечера!.. Не исключаю, что встретимся!..

Укатил, оставив Белосельцева у каменных ступеней, на которых группа людей размахивала красными флагами и что-то выкрикивала в мегафоны.

Белосельцев стоял на гранитных ступенях перед вечерним Домом Советов, чьи окна отражали закат, и казалось, в доме бушует пожар, и было страшно смотреть на этот пламенеющий до неба Дворец.