Среди гор

— Никаких ружей, Шаке. Этим мы только панику наведем. И без того аил перепуган.

— А кто боится, пусть уходит в Китай!

— Не будем говорить лишнее, Шаке.

По небу тянулись небольшие черные тучки, часто скрывая солнце. В аиле было безлюдно.

На бугорке собрались человек пятнадцать. Они слушают муллу.

— Киргизы самые что ни есть доверчивые, беспомощные: не то чтобы там знать, что происходит в мире, но не знают даже, куда они идут. Совсем как овцы: куда их ткнут, туда они и бегут.

Кто-то одобрительно кивнул головой:

— Это правда, молдоке, правда…

— Мы стали забывать о единстве и чести родов. Перевелись у нас былые предводители родов, и теперь мы как пыль, как песок — ветер дунет, и нас нет. О боже, сохрани нас, сохрани! — замысловато говорил Барпы. В это время показались приближающиеся всадники.

С краю кто-то предупредил:

— Начальство!

Барпы глянул на всадников и, зябко передернув плечами, с издевкой сказал:

— О-о, молодцы удалые. Опять по дворам шнырять выехали, будто долги отцов собирают. А ну, расходись, нечего мозолить начальству глаза.

С бугра стали расходиться, но Шарше уже заметил их и замахал камчой:

— Эй, вы куда? Змею увидели, что ли! А ну, собирайся назад!

Те, кто еще оставались на бугре, закричали вслед уходящим.

— Вернитесь, эй! Вернитесь, аксакал зовет! — услужливо кричали они, стараясь угодить Шарше.

Люди стали неохотно возвращаться.

— Эй, вы, волки мы, что ли, чего вы боитесь! — сразу же начал ругаться Шарше, когда все собрались. — На собрании вы все щедры, а на деле что? Бежите от нас, как от заразы. Самый поганый, самый коварный народ — это в нашем аиле!

Все молчали.

— Что молчите! Разве не обещали на собрании сдать семенное зерно, а теперь тянете. Пока не поздно, соберите зерно подобру, а не то разговор будет другой. Мы собираем зерно не для того, чтобы поминки справлять отцам, а выполняем задание советской власти.

Туго повязав кушаком армяк, Карымшак в своем облезлом лисьем тебетее понукал лошадь, вмешиваясь в разговор:

— О народ! Родные! Поймите, вверху не знают, что сбор семян срывается только из-за вас. За это мы отвечаем своей головой. Так неужели вы не пожалеете нас, ведь мы ради общего дела головы свои можем потерять, неужели вы ждете, чтобы нас сослали в Сибирь!

Кто-то язвительно спросил:

— А ты, активист, если так боишься Сибири, то почему хотя бы за себя не сдал зерно?

Карымшак замялся, а Шарше прикрикнул:

— Активист всегда выполнит свой долг. За нами дело не станет. А вы говорите, как приспешники кулаков!

Люди поникли, как листья под градом. Один из активистов, рыжеватый толстяк, вынув изо рта мундштук, проговорил:

— Наш Каке правильно сказал сейчас: если сегодня семенное зерно будет собрано, то завтра мы, как и всегда, будем среди вас жить и смеяться, а если нет, значит, идти нам под суд. Мы все дети одного аила. Неужели несколько пудов зерна вам дороже, чем мы?..

Сапарбая раздражали такие жалостливо-лживые слова активистов, и ему по-настоящему было обидно за доверчивых, простосердечных людей.

— Никто не собирается ни сажать нас, ни ссылать в Сибирь! Зачем наводить страх на людей? — недовольно сказал он. — Но то, что семян не хватает, — это правда. То, что вспаханная земля пересыхает, — это тоже правда. Кто как думает, не знаю, но сам я обещал на собрании отдать пятнадцать пудов и уже это сделал и призываю других сдавать зерно!

— Правильно, Сапаш! Вот так и надо говорить! — промолвил чернобородый. — Я тоже обещал на собрании три пуда и три пуда сдал. Дело теперь за теми, кто все еще никак не решится.

— А кто это, ты укажи на такого человека, что ты о всех говоришь! — накинулся на него Шарше.

«Да ты сам и те активисты, что шляются по твоим пятам!» — хотел было ответить чернобородый, но побоялся, промолчал, а Шарше это оказалось на руку.

— Если не знаешь точно, так нечего болтать! Знаю я тебя, очень хотелось бы тебе наклеветать на активистов, повторяя измышления кулаков. А я не только что зерно, но как активист и кровь свою не пожалею ради советской власти! — Шарше горделиво огляделся и не замедлил упрекнуть Сапарбая: — А ты тоже мне добренький, вот сорвется сбор семян, посмотрю я тогда!

— Ну, как, аильчане, будем сдавать семена или нет? — спросил собравшихся один из активистов.

Молчание.

— Неужели вам так хочется попасть в кулаки?

— Или вам хочется в Сибирь, тогда так и скажите! — прикрикнул Шарше и стеганул лошадь, чуть не наезжая на людей.

Кто-то жалобно пробормотал:

— Это в вашей воле, как хотите, вам виднее…

— А нам то виднее, что вы должны сдать семена, и разговор кончен! — ответил Шарше.

— Ну, если найдется что, то не пожалеем.

— «Не пожалеем» — это пустые слова! — Шарше, гарцуя на коне, вырвался вперед. — Предупреждаю последний раз: кто сегодня не сдаст зерно, дом и имущество, того опишем, а самого арестуем! Все, разговор короток! Никто не хочет идти за вас под суд!

Барпы в это время незаметно толкнул Иманбая под бок, как бы говоря этим: «Скажи что-нибудь», а сам произнес так, чтобы слышали все:

— Ну что же, аильчане, активисты ждут ответа. Кто сколько может, говорите.