Среди гор

Когда Иманбай узнал, что Киизбай уже прибыл с гор, он, тоже не утерпев, приказал дочери привести стреноженную на лугу Айсаралу, затем, охая и причитая, оседлал ее и с помощью дочери с трудом взгромоздился в седло. Он так и не снял с головы намотанный старый платок жены. Поводья уздечки Иманбай держал в руках так расслабленно, будто они весили по меньшей мере по пуду. Да и сам весь он имел такой жалкий вид, что можно было подумать, что он действительно тяжело болен. «Тифозный больной» Иманбай сначала поехал на бугор, что был на отшибе от аила. Отсюда он решил разведать, что творится возле аилсовета, и только потом уже предпринимать какие-нибудь шаги. Надо было видеть, как потешным петушиным шагом двигалась тощая Айсарала и как, охая и стоная, едва держался в седле Иманбай. Достигнув места, откуда можно было обозреть весь аил, Иманбай приставил к глазам ладонь.

— О боже, боже! — простонал он. — Что творится на белом свете! О боже!

Да, на белом свете в этот момент, по крайней мере в аиле, происходили интересные события. Иманбай увидел, что недвижно стоявшие вокруг аилсовета люди вдруг оживленно засуетились. Толпа раскололась надвое, и двое людей прошли прямо к подвалу. Кто-то наклонился в низенькие двери подвала. Да, сохрани бог, неужели опять кого сажают в подвал? Но нет. Вот из подвала вышел один человек. За ним второй, потом третий… Иманбай не верил своим глазам: кажется, арестованных освобождали из-под стражи!

— О боже, боже! — воскликнул обрадованный Иманбай. — Да благодарим тебя, аллах! А теперь накажи, проучи этого негодяя Шарше. Он всех нас перепугал подозрениями в басмачестве, а теперь пусть сам посидит в подвале. О моя славная Айсарала! Минуту назад я мог запросто лишиться тебя, и кто знает, где остались бы тлеть мои кости, но теперь мы опять неразлучны!

Иманбай стеганул Айсаралу камчой и смело поскакал к аилсовету. «О прах его отцов, если Шарше бедняк, то я тоже не бай, чего мне бояться! — подбадривал он себя. — Почему я должен от него прятаться? Сейчас прискачу и стану прямо перед его глазами, пусть только попробует хоть пальцем тронуть!»

Айсарала скакала, будто выбрыкивая, неуклюже выбрасывая задние ноги, и вдруг споткнулась. Иманбай подался вперед, но вовремя ухватился за шею лошади и только теперь заметил, что он уже скачет по улице. Айсарала споткнулась как раз напротив оскенбаевского двора. Оскенбай стоял у дверей, укрывшись большой шубой, и с недоумением глядел на Иманбая. «Чего это он повязал голову бабьим платком?» — удивлялся он. Иманбай, увидев недоуменное лицо Оскенбая, очень перепугался:

— Эй, кто ты? Ты настоящий Оскенбай или призрак его? Отвечай же!

Оскенбай разозлился даже:

— Ты что, в своем уме? Я и есть самый настоящий Оскенбай, какой я тебе призрак!

— О боже, боже! — удивился Иманбай. — Ведь ты же сидел в подвале!

— Ну так что ж такого! Приехал большой начальник и освободил.

Иманбай, сильно натянув поводья, приостановил Айсаралу.

— А этот большой начальник сам Термечиков, так, что ли, Оскенбай? Что-то очень много народу толпится у аилсовета, может, всех твоих родных освобождают, ты не знаешь?

Оскенбай тем временем не столько слушал Иманбая, сколько с любопытством разглядывал платок на его голове.

— Эй, шайтан Иманбай! — спросил он наконец. — Что это ты там повязал на голове?

— Что?! — рассердился Иманбай и камчой стеганул Айсаралу. — А зачем тебе моя голова? Вместо того чтобы, как сокол, бесстрашно броситься на Шарше, когда он арестовывал твоих родичей, ты помалкивал, а теперь вздумал смеяться над моей головой. О поганое отродье достойного отца, никуда вы все не годитесь! Кроме Саадата, никто из вашего рода не годится на рукоятку ножа. Никудышные вы бабы, испугались этого Шарше! А Саадат не подчинился ему, бежал из-под замка, и пусть теперь Шарше попробует его изловить…

— О Имаке! Ты чего там говоришь сам с собой! — окликнул его кто-то.

Оказывается, Иманбай и не заметил, как подъехал к аилсовету. Люди, увидев его, посмеивались и удивлялись:

— Что это он нацепил себе на голову?

— Голова, наверно, болит.

— Заячий треух, говорят, собаки у него съели, вот он и повязался бабьим платком!

Исака и его товарищей по пути догнал тот старик, что вел подсчет байскому скоту. Он был без шапки, чапан сползал с плеч, а лошадь его была вся мокрая, в поту от ушей до копыт. Лицо старика было в ссадинах и синяках, со лба стекала струйка крови. Едва догнав их, старик запричитал:

— О Самтыр, где большой уполномоченный Термечиков? Беда свалилась мне на голову. Нет мне теперь житья в горах. Как только вы уехали, Касеин достал спрятанное у него в тюках ружье тридцать второго калибра, сел на коня и закричал, что отныне он будет драться не на живот, а на смерть. Он ускакал в горы, с ним подался и косой Абды.

Кто-то мрачно изрек:

— Так оно и должно было быть.

Таким образом, два наиболее влиятельных человека двух родов, Касеин и Саадат, открыто выступили против власти. Это было серьезным предупреждением. Теперь можно было ожидать, что у них найдется немало последователей. Когда об этом стало известно, то Шарше торжествующе сказал: