Сребропряхи

— Разумеется, всего ты сыграть не сможешь, но ты должна понять, чтобы я мог добиться от тебя именно того, что мне нужно. Это не так уж много. Три сценки. Юри приказывает тебе выманить господина барона из нижней горницы наверх, на чердак. Приказ Юри для тебя закон. Он прекрасно знает, что ты никакая не обольстительница, но он догадывается о вкусах барона и предполагает, что тот с пьяных глаз начнет к тебе приставать. А когда барон распалится, тебе приказано упорхнуть, только один обнадеживающий взгляд бросишь на него в дверях. Небольшая зрительная связь. Юри считает, что этого достаточно. И действительно. Барон уже следует за тобой по пятам. В душе ты, конечно, побаиваешься, но если бы Юри приказал тебе броситься в пропасть, ты, вероятно, бросилась бы. И сейчас тебе придает смелости то, что Пееди Михкель рядом, он, когда потребуется, придет на помощь, а кроме того, ты помнишь о возрасте барона и о том, что он пьян.

— А наверху? Сценарий я читала, но там как-то не очень понятно.

— На чердаке ты впервые оказываешься с бароном наедине. Конечно, тебе и раньше приходилось с ним встречаться, возможно, однажды он наткнулся на тебя, когда ты рожь жала, посмотрел издали, подошел поближе и сказал тебе что-то приятное… Ты покраснела… Я нарочно слишком подробно тебе рассказываю, понимаешь? Ну а сейчас ты увидела хозяина вблизи, человек он пожилой. И вовсе не страшный. Тебе, может быть, даже немножко его жалко, ах, так вот он какой, человек, у предков которого было право jus primae noctis — право первой ночи. Даже чудно, вовсе он не страшный, почему же я его не боюсь-то совсем? Все это приводит тебя в смущение, у тебя какое-то странное состояние, точно во сне, и кружится голова. Примерно как на качелях. (Она понимает, боже мой, она прекрасно все понимает, эта роль у нее наверняка получится. Мадис на мгновение вышел из амплуа фантазера. Удивительно, но в этой девушке, несомненно, что-то есть — наполняй ее, как сосуд, и кажется, что она не расплещет ни капли.) Ты впервые видишь саму власть — она отражается в его взгляде. И ты потрясена тем, что эта власть так жалка и комична. И тут барон вынимает из кармана старинные часы. (Часы, кстати, были у Мадиса в кармане.) Это фамильная реликвия. Видишь, если открыть крышку, они начинают играть. Менуэт. Менуэт Рамо.

Мадис протянул часы Марет.

— А что это такое? — спросила Марет.

Черт возьми, это же подлинные слова настоящей Маре!

— Это знаки зодиака… Лев, и Дева, и… — Мадис и сам заговорил по сценарию.

Руки у Марет немного дрожали, она поднесла часы к уху, слушала так же, как однажды слушала стук сердца птенчика. Потом Марет медленно подняла глаза и посмотрела прямо в лицо Мадису. Смиренно, покорно… Чертовщина, разозлился Мадис, вернее, должен был разозлиться, ведь он… Но Марет не опускала глаз.

— Ах ты, зверушка малая, ах ты, милый человечек, неужели же ты и впрямь… — У Марет в глазах стояли слезы. Эти слезы надо бы заснять, промелькнуло в голове, но… — Господин барон пожилой человек, и я пожилой. — Он нежно обхватил руками голову Марет, ему хотелось пожурить ее.

Однако оказалось, что он не такой уж пожилой.

Когда потом сквозь полузакрытые веки он смотрел на Марет, лицо ее было поразительно серьезно. Это была серьезность сомнамбулы — словно Марет находилась здесь и в то же время отсутствовала. Все же, кажется, скорее, была здесь, особенно если совсем закрыть глаза.

Мадису не хотелось видеть свое стареющее тело. Давно с ним не случалось ничего подобного. Впрочем, так ли уж давно? Несколько лет назад он регулярно посещал даже двух довольно интересных дам. Но с теми было как-то по-другому. От них он тут же стремился сбежать, сразу же после этого. А сейчас, несмотря на щекотливую ситуацию — но так ли уж она щекотлива? — он не спешил подниматься. Странно, у него вдруг возникло чувство, будто Марет давным-давно знакома ему и близка.

Толстый, усталый и выдохшийся человек, не добившийся особого признания, Мадис Картуль и вправду не хотел открывать глаза. За прикрытыми веками он раскручивал и перематывал, возвращаясь к началу, свою жизнь, мотал, как эту целлулоидную змею. Дошел до детских лет. Маленький садик с незабудками, с посыпанной песком дорожкой, очень чистый и маленький. Что-то вроде воскресного утра. Низкое кухонное окно распахнуто, из него струится аромат свежеиспеченного хлеба. На подоконнике лежит раскрытая книга, на нее присела отдохнуть бабочка. На подоконник взбираются цветы, это не розы, а обыкновенные мальвы, как в каждом хуторском саду. Освещенная солнцем теплая стена и мальвы, они не вызывающе красные, а чуть-чуть, словно робко розовые. А трава ярко-зеленая, как бахрома гофрированной бумаги. Такой зеленой бумагой устилали дно корзинки для пасхального зайца…

Наконец Мадис открыл глаза и взглянул на Марет. Она улыбалась. У нее были мелкие жемчужные, наверное, очень острые зубки. Теперь надо что-то сказать. Мадис вспомнил о сценарии.