Спрут

Потеряв от огорчения дар речи, священник запихал петухов обратно в корзину и, подхватив чемоданчик, пустился прочь чуть не бегом, стремясь поскорей оказаться вне досягаемости энникстеровских насмешек. Прошло минут десять, а Энникстер все не уходил с веранды. Он стоял, посмеиваясь, глядя, как священник уже совсем вдалеке взбирается на холм, где стояла миссия; он шел, понурив голову, быстрым шагом, так что сутана его развевалась на ветру, и казался Энникстеру олицетворением растерянности.

Входя в дом, Энникстер лицом к лицу столкнулся в дверях с Хилмой Три. Она только переступила порог, и пылающий закат, проникнув под стрехи веранды, ярко осветил ее всю — от волны густых блестящих полос, падавших на шею, до узких ступней, золотом вспыхнув на маленьких металлических пряжках ее туфелек. Она пришла накрывать стол к ужину. Смущенный неожиданным столкновением, Энникстер смог лишь пробормотать несколько не к месту: «Извините!», но Хилма спокойно, словно не заметив его, прошла в столовую. Стараясь овладеть собой, Энникстер вертел в руках шляпу, которую — как он, к своему удивлению, обнаружил, — снял с головы. Потом, решив воспользоваться случаем, храбро последовал за ней в столовую.

— А я смотрю, пес наш вернулся-таки, — сказал он с деланой веселостью. — Тот ирландский сеттер, о котором я спрашивал.

Хилма, вспыхнув, ничего не ответила, а только кивнула. Широким движением она раскинула скатерть на столе и принялась разглаживать, быстро и легко проводя по ней ладонями. Наступило молчание. Наконец Энникстер сказал:

— Вам письмо.

Он положил письмо перед ней на стол, и Хилма взяла его без промедления.

— И вот еще что, мисс Хилма, — начал он, — я хочу насчет того… ну нынче утром… Я, возможно, показался вам первостатейным хамом. В общем, если вы считаете, что мне следует извиниться, то, пожалуйста, я готов. Я хочу, чтоб мы остались друзьями. Я жестоко ошибся, не с того конца к вам подошел. Я в женщинах плохо разбираюсь. И мне хочется, чтоб вы забыли об этом… о том, что произошло нынче утром, и не считали меня мужланом и хамом. Согласны? Разрешите мне быть вашим другом?

Не отвечая, Хилма поставила перед Энникстером обеденный прибор и чашку, и он еще раз повторил свой вопрос. Тогда она быстро и глубоко вздохнула; румянец на ее щеках снова сгустился.

— По-моему, с вашей стороны это было так нехорошо, — пролепетала она. — Ах, если бы вы только знали, как вы меня обидели! Я целый час проплакала.

— Вот именно, — невпопад сказал Энникстер и смущенно завертел головой. — Я не знал, что вы за девушка… то есть я хочу сказать, что ошибся. Я думал, что в этом ничего такого нет… думал, что все женщины одинаковы.

— Надеюсь, теперь вы поняли, что есть разница? — проговорила Хилма жалобно. — Я хорошо заплатила за ваше понимание. Я так плакала… но вам-то что до этого! Никогда еще никто меня так не обижал. Хоть теперь-то до вас дошло?

— Дошло! — воскликнул Энникстер. — Теперь дошло.

— Не в намерении вашем дело, и не в поступке даже… — сказала Хилма, пышная грудь ее вздымалась от волнения, — а в том, что вы решили, будто вы можете, будто всякий, кто захочет, может… что я своим поведением… О-о, — всхлипнула она вдруг. — Никогда мне этого не забыть, и никогда вам не понять, каково девушке пережить такое.

— А я как раз хочу, чтобы вы забыли, — сказал он. — Хочу, чтоб вы забыли, и мы снова стали друзьями.

В своем смущении Энникстер не мог придумать, что бы еще сказать, и лишь только наступала пауза, снова и снова повторял эти слова:

— Я хочу, чтобы вы забыли. Ладно? Ну, пожалуйста, забудьте, что случилось сегодня — сегодня утром… и будем снова друзьями.

Он видел, что она действительно глубоко оскорблена, и никак не мог понять, почему она так близко к сердцу принимает эту историю. Подумаешь, беда, поцеловали ее! Однако ему хотелось восстановить прежние отношения.

— Пожалуйста, мисс Хилма, прошу вас, забудьте про это. Мне так не хочется потерять ваше доброе расположение.

Она достала из буфета чистую салфетку и положила рядом с прибором.

— Мне… мне, правда, хочется, чтобы вы ко мне хорошо относились, — не отставал Энникстер, — хочется, чтобы вы забыли всю эту историю и вернули мне свое расположение.

Хилма молчала. Он заметил у нее на глазах слезы.

— Ну так как? Забудете? Могу я надеяться?

Девушка покачала головой.

— Нет, — сказала она.

— То есть как нет? Вы не сможете хорошо ко мне относиться? Правильно я вас понял?

Глазами, полными слез, уставившись на салфетку, она кивнула, словно хотела сказать: «Да, совершенно правильно!»

На миг Энникстер умолк, наморщив лоб, растерянный и удрученный.

— Стало быть, я вам неприятен?

Она наконец нарушила молчание. Тихим бархатистым голосом — еще более тихим, еще более бархатистым, чем обычно, — она промолвила:

— Да, вы мне неприятны.

И вдруг, расплакавшись, быстро выбежала из комнаты, пальцами вытирая глаза.

С минуту Энникстер стоял на месте в задумчивости, выпятив нижнюю губу и засунув руки в карманы.