Спрут

— Это по Дилани-то? Вот еще! Господи боже мой, да я, пожалуй, никогда ни о ком, кроме тебя, и не думала.

— А когда это началось, Хилма? — спросил он, снова обнимая ее. — И до чего же хорошо, что ты со мной! — воскликнул он вне себя от радости, что она позволяет ему такую вольность. — Так когда же? Ну-ка, признавайся — я все хочу знать.

— С незапамятных времен. Еще задолго до того, как я начала о тебе думать… или, как это, подумывать… в общем, вспоминать… ты ведь понимаешь, что я хочу сказать. Но вот когда я поняла, тогда...

— Что тогда?

— Не знаю… это случилось так недавно, что я не разобралась еще в себе…

— Но ты же говоришь, что никогда ни о ком, кроме меня, не думала.

— Да, конечно, но тут совсем другое… Ах, я вконец запуталась. У меня совсем расходились нервы, я прямо вся дрожу. Послушай! — воскликнула она вдруг, и лицо ее стало серьезным, торжественным даже. Обеими руками она схватила его за руку. — Ты ведь не будешь обижать меня, да? Я еще многого в жизни не понимаю — прямо как маленькая, но я, не задумываясь, вручила тебе свою судьбу, — и теперь мне ходу назад нет, это навсегда. Не знаю, как и почему это случилось. Мне иногда кажется, что я этого и не хотела вовсе, но раз уж так получилось, то я рада и счастлива. Вот только, если ты теперь не будешь добр ко мне… представь, каково это мне будет! Ты сильный, и важный, и богатый, а я всего лишь какая-то служанка, ничтожество, но я отдала тебе все, что имела — себя самое, и ты теперь не должен обижать меня. Не забывай об этом. Будь добр ко мне, ласков, снисходителен в мелочах… во всем, иначе мне не жизнь.

Энникстер привлек ее к себе. Он молчал, не находя слов, чтобы выразить свои чувства. Все, что он мог, это повторять:

— Ничего, ничего, радость моя. Не надо бояться. Я возьму на себя заботу о тебе. Все будет хорошо.

Они еще долго сидели в тени величественной эстакады, обнявшись и лишь изредка обмениваясь словами. Прошел час. Кобыла, не найдя травы по вкусу, отправилась домой, в свое стойло, поводья волочились по земле. Энникстер не стал ее останавливать. Он, скорее, согласился бы остаться без всей своей конюшни, чем отнять руку от талии Хилмы. Наконец он очнулся и заговорил. Он решил, что пора начинать строить планы на будущее.

— Что ж мы теперь будем делать, Хилма?

— Что делать? — повторила она. — А разве обязательно что-то делать? Как будто этого недостаточно?

— Дальше будет еще лучше, — заверил он. — Я хочу устроить тебя где-нибудь, чтобы у тебя был свой собственный уголок, свой дом. Боннвиль — гм! — нет, мне не подходит. Там много всякого сброда, среди них есть люди, которые нас знают, пойдут сплетни. Как насчет Сан-Франциско? Мы могли бы съездить туда на будущей неделе и посмотреть. Можно будет снять хорошую квартирку и сделать из нее бонбоньерку.

— А зачем нам уезжать из Кьен-Сабе? — возразила она. — И притом так быстро? Зачем нам вообще свадебное путешествие, раз ты так занят? Разве не будет лучше… ой, послушай, после свадьбы мы могли бы поехать на недельку в Монтерей, там живут мамины родственники, а потом вернуться и поселиться на ранчо навсегда. Я бы сама управлялась по дому. Обошлась бы без прислуги.

Слушая ее, Энникстер вдруг насторожился.

— Гм, — пробормотал он, — понимаю.

Набрав горсть камешков, он начал кидать их в ручей один за другим и призадумался. Дело принимало нежелательный оборот. С самого начала ему казалось, что Хилма поняла, к чему он клонит. А вот теперь в душе снова ожило подозрение, что Хилма норовит поймать его. И на кой черт он этот разговор завел! У этих девок одно на уме: как бы поскорей замуж выскочить. Им самое милое дело чужую жизнь осложнить.

— Разве так не будет лучше? — сказала Хилма, глядя на него.

— Не знаю, — буркнул он.

— Ну, тогда не надо. Обойдемся и без Монтерея. Как ты хочешь, так и будет. Я согласна на все.

— Да я вовсе не это имел в виду, — сказал он.

— А что?

— Нельзя ли… нельзя ли со свадьбой подождать?

— Ну, конечно же! — весело воскликнула она. — Я тоже считаю, что не надо так спешить. За это время нам надо успеть столько сделать. Почему бы не подождать до осени?

— С чем подождать?

— С нашей свадьбой.

— А зачем вообще нам эта свадьба? Так ли уж это важно? Меня, например, совершенно не устраивает, чтобы какой-то священник нос совал в мои личные дела. И не все ли равно? Мы понимаем друг друга. Разве этого недостаточно? Запомни, Хилма, я не из тех, кого водят к алтарю.

С минуту она удивленно смотрела на него, и постепенно смысл его слов дошел до нее. Она встала, глаза ее расширились, лицо покрыла смертельная бледность. Он не смотрел на нее, но слышал, как она старается справиться с дыханием.

— Ой! — вырвалось у нее вместе с протяжным глубоким вздохом; она прикрыла рот тыльной стороной ладони и еще раз выдохнула: — Ой!

Что-то невыразимо горестное прозвучало в этом вздохе. Из глаз брызнули слезы. Энникстер поднялся на ноги и устремил на нее взгляд.

— Ну так как? — смущенно спросил он. — Как?