Справедливость для всех, т.I "Восемь самураев"

Браконьер и капитан еще не созданного отряда немного поколебался и все-таки шагнул следом за спутниками.

Гаваль с малолетства жил в городах, познавая «дярёвню» лишь проездом. Познавая сугубо вынужденно и по необходимости, потому что бедность и убожество сельской жизни сызмальства наводили на юношу тоску. А когда молодой человек (опять же вынужденно) стал зарабатывать пением и музыкой, оказалось, что ему просто нечем привлекать таких слушателей. Гаваль не умел энергично импровизировать на любую тему, его отвращали похабные частушки, скоморошьи «запевки», до которых был охоч простой люд. Поэтому юноша знал, что в деревнях есть старший (собственно староста) — и прочие. Оказалось, все устроено куда хитрее, и грубое, дикое сообщество земледельцев представляет собой весьма сложный организм.

Когда Хель от лица юного господина сообщила, что новоприбывшие желают говорить и, быть может, оказать помощь, их после некоторой паузы отвели к тому самому дому, что был и наблюдательным пунктом, и средоточием деревенской жизни. Дом старосты имел не один и не два, но целых три этажа, первый из камня, остальные деревянные, с толстыми стенами, без надстроек из прессованного мусора в каркасах. Внизу почти все пространство занимал большой зал с очагом, да не как обычно — посередине жилого помещения — а «по-господски», в виде камина и таких размеров, что внутри можно было запекать свинью целиком. На стене висел настоящий меч в ножнах, притом «господский» — длинный, узкий, с рукоятью на одну ладонь. Оружие кавалериста, не поделие рядового кузнеца, с какими обычно щеголяли разные пешцы. Если, конечно, в простых ножнах не скрывался обломок длиной в ладонь. Менестрель слышал и о подобном — когда у благородной семьи денег на роскошь не было, а пофорсить желалось. Но здесь-то благородных днем с лампой не сыскать…

За длинным столом, который составили из нескольких помельче, разместилась целая компания из десятка человек. Когда явились гости, местные проявили уважение, встав и обнажив головы, а также представившись по старшинству обязанностей. Поклоны, скажем честно, оставляли желать лучшего — ни глубины, ни почтения людей низкого сословия к высшим. Армию принимали собственно староста (тот самый «человек-медведь») и некий «скотский», чьи задачи остались Гавалю неясны, но имели какое-то отношение к свиньям. Еще присутствовали «десятский» (который отвечал за наличность, а также уплату денежных поборов), «отходник» (учитывал всех отправляющихся на зимние промыслы и выправлял им от имени «обчества» письма с разрешением на отлучку), костоправ — горбун с длинными и ненормально развитыми руками (этот поглядывал на Хель с большим почтением и любопытством), «окладчик» (ведал распределением повинностей всяческого толка). Чуть в стороне присел тот, кого назвали «межевым» — могучий старик, бритый налысо и похожий набыка-бугая, старался выглядеть незаметным и как бы посторонним, однако сразу было видно, этот человек, по меньшей мере, второй после старосты, а может и первый.

Пока стороны неторопливо, степенно представлялись и назывались, Гаваль шепотом спросил у Кадфаля, что делает «межевой». Искупитель так же шепотом пояснил: это главный по всем рубежам. Он знает и помнит, где стоят межевые камни, устанавливает границы «картье» и «парцелл», следит за тем, чтобы не случалось воровства пашен «лишними бороздами», договаривается о выпасе скота на «пустой» земле соседних деревень и наоборот. За ним решающее слово, как перераспределяются участки, что идет под «пар», а что под засев и еще добрая сотня иных вопросов. Гаваль не понял и трети сказанного, но утвердился в соображении, что именно «межевой» здесь решает или, по крайней мере, одобряет все значимые решения.

За стенами шумела деревня, старающаяся как можно быстрее вывезти то, что возможно. Внутри, под светильником из висящей на веревках доски с парой десятков свечей, сели две группы людей. Деревенские и пришлые смотрели друг на друга с подозрительным любопытством, кое-кто — с затаенной надеждой. Гаваль, например, от всей души надеялся, что у Хель ничего не выйдет, и ночь компания встретит уже на дороге. Идти «под фонарем» — удовольствие то еще, но как голод есть лучшая приправа, так, соответственно, близость угрозы наделяет уставшие ноги поразительной легкостью.

— Это… ну, чего… — прогудел медведь-староста сквозь всклокоченную бороду.

Хель коротко глянула на мальчика, безмолвно вопрошая, можно ли ей говорить от его имени. Артиго молча кивнул, и женщина завела беседу, опустив долгие прелюдии:

— У вас есть господин или покровитель? Тот, кого можно попросить вступиться оружной силой?

Селяне мрачно переглянулись, как люди, которые слишком давно и хорошо знали друг друга, чтобы тратить лишние слова. На грубых лицах, потемневших от солнца, въевшейся пыли, а также непростых дум, отразилось единое на всех мрачное выражение — дескать, все понятно, решили тут всякие половить рыбку в мутной воде. Хель поняла это и опередила неизбежную отповедь, заговорив быстро и четко, будто заколачивая каждый слог молотком: