Спойлер: умрут все

Густо-чёрное, дегтярное проступает под лезвием, расползается по желтоватой бледности набивки. Тиша щурится, подносит жертву к лицу, не понимая и не веря. В нос ударяет запах окалины. Тиша таращится на выкидуху. По лезвию тянется наваристый багряный след.

Кровь.

Тиша вскрикивает — всполошенное «Х-ха», словно выстрелила пробка шампанского. Отшатывается, отбрасывает куклу. Та ничком плюхается на паркет, раскинув лапки. Под ней тягуче расплывается лужица, чёрная, как смола.

Рассекая воздух ножом, Тиша выскакивает из комнаты. Взлетает по лестнице и голосит, отринув всякую осторожность:

— Потеха-а! — Ступени под ногами: туд-туд-туд, и кажется, что за Тишей гонится кто-то громоздкий и угрюмый.

— Нишкни, шкет! — хлещет сверху сиплый окрик. — Метлой не пыли!

Потеха преграждает путь. Изломанная тень урки скатывается по ступеням чёрным половиком.

— Чего за кипеш?

— Эти… — Тиша не знает, как объяснить, и для наглядности машет ножом за спину. — Куклы…

— Пером не трепыхай, лишнего отрежешь, — откликается Потеха голосом Бабы Яги из старых советских фильмов, но не комично, а угрожающе.

— Из них кровь хлещет, из одной! — выдаёт Тиша, продолжая потрясать ножом.

— Не трепыхай, говорю, — бурчит Потеха, перехватывая Тишино запястье. Долго изучает выпачканное алым лезвие, перекатывая голову с плеча на плечо. — Уверен, что кукла?

— Пф-ф, а то кто ж? — ошеломляется Тиша.

— Мож, мышá какого проткнул?

— Может! — Тиша хватается за спасительную идею, и тревога начинает стихать. — Да. Наверное.

Потеха же полон сомнений.

— Айда, позырим.

Бесцеремонно оттеснив Тишу локтем, он топает вниз.

В комнате Потеха склоняется над куклой, упираясь руками в колени, и опять катает голову с одного плеча на другое. Подевает носком кроссовки безжизненное тельце и небрежно переворачивает. Пятно расползлось по груди куклы, словно ожог. На подбородке тряпичной девчушки, так напоминающей Злату, россыпь багряных крапинок — точно оспины. Тишу передёргивает.

— Вашу Машу, — ворчит Потеха, распрямляясь. — У товарища судьи наверху в нутрях — мешочек с гнилью, а тут вроде как пакетик с юшкой. У гагары фляга-то конкретно свистит. Ладно. Порадуй лучше успехами, а то у меня пока аут.

Тиша сияет:

— Я арман нашёл! Секретный!

Щербатая лыба раскалывает Потехино лицо.

— Ну-у! И стоишь молчишь, радостный, будто прожектор в жопу спрятал. Показывай, дитя моё!

Тиша без сожаления покидает обитель кукол. Всё это время пульт от люка у воришки в кармане спортивок, где и мобилка. Он вытаскивает пульт и вдавливает кнопку ногтем.

С утробным вздохом в полу распахивается бегемотья пасть. Потеха хлопает Тишу по плечу.

— Фартовый, шкет!

Тиша считает себя кем угодно, только не фартовым. Опять возвращается тревога. Прямоугольник провала уж слишком напоминает чокнутый беззубый оскал похороненного заживо великана.

Потеха приседает у края, распахивает крышку шире. Пневматика свистит, точно кто-то резко тянет воздух сквозь свёрнутый в трубочку язык. Потеха свешивает ноги в лаз. Слышится металлическое «тыц», когда подошвы его кроссовок касаются ступеньки. Он начинает спускаться. Со стороны это выглядит как погружение в гигантский орущий рот.

— Чего тормозишь? — спрашивает Потеха, от которого снаружи остаётся лишь голова. — Прибалт покусал?

— Я там не закончил, — пытается изобразить беспечность Тиша и начинает дрейфовать бочком к комнате с куклами.

— После закончишь! Мне помощь нужна. Эге-гей! — подбадривает Потеха, замечая его малодушие. — Не сцы! Готовь карманы под червонцы!

Голова ныряет в люк. Тиша плетётся за подельником, мысленно костеря того на все лады. Начинает погружаться, ощущая, как с каждой ступенькой становятся увесистей удары сердца. Чёрный прямоугольник лаза заключает Тишу в бетонные объятья, неспешно стискивает, глотает. Руки Тиши сами собой протестующе упираются в края люка. Перчатки потливо скользят. Тише неведомо слово «клаустрофобия» — как, например, «атараксия» или «прескевю», — но необязательно знать, чтобы чувствовать.

Он окунается под пол, цепляясь негнущимися пальцами за всё подряд и кусая губы. В лестнице всего восемь ступенек, но она кажется бесконечной. Лестница стальная и похожа на трап космического корабля, каким его представляет себе Тиша. Борясь с неодолимым желанием зажмуриться, на ватных ногах он наконец достигает безупречно ровного бетонного пола и решает оглядеться.

Он ожидает очутиться среди переплетения труб — серых, с торчащими из-под разорванной обмотки пучками стекловаты; погрузиться в озеро настоявшихся земляных запахов. Вместо этого ему открывается сухое, жаркое до удушья пространство, с обеих сторон сжатое жмущимися к стенам стеллажами, уходящими во мрак — чисто нары. Лучи фонариков, его и Потехи, потерянно блуждают по полкам, как пара светлячков, заблудившихся в полночь среди трясин. Откуда-то доносится низкий, едва уловимый гул: вытяжка. Несмотря на её потуги, в воздухе ощущается застарелый привкус пепла.