Список войны

— Нет, Веня, не игрок ты, не игрок, — рассудительно проговорил Юрка Чердаков, — на «чике» тебе разбогатеть не удастся. Ты бы спросил у Юрия Степановича, — он коротко склонил голову в поклоне, — как лучше ударить, я бы тебе посоветовал: чуть ниже надо взять. Немного, на две щепоти всего ниже. Понял, чем дед бабку донял?

Он вёл разговор так, будто Шурика не существовало вовсе, будто не стоял он рядом с ними.

— Вот сейчас я покажу тебе класс высший, лётный. Гляди!

Юрка примерился шайбою к грубо отёсанному бревну, сплошь в застругах, выбрал место поровнее и ударил почти без всякой прикидки. Шайба, тускло блеснув в воздухе, поддела посверкивающий столбик монет ровно посредине. Подсеченные монеты, коротко подпрыгнув, вылетели за пределы рисованного квадрата. Это был действительно удар высшего класса. Точную руку имел парень, ничего не скажешь. И навык, чувствуется, был — не одного и не двух школяров в Никитовке Юрка Чердаков обыграл. Опустившись на корточки, он собрал рассыпанные деньги. Когда поднимался, столкнулся взглядом с Шуриком.

— Ты еще здесь? Не надоело стоять? Давай, прими участие в «чике». — Юрка широко повёл перед собой рукою. — Если деньга у тя, конечно, водится. Ежели нет — па-пр-рашу не мешать.

Шурику в грудь будто свинцовая пуля, выпущенная из ружейного ствола, вошла, обожгла болью лёгкие, низ горла, сердце, завертелась, заскользила в крови. Он закинул руки за спину, впился ногтями в мякоть ладоней, но боли не ощутил, надавил сильнее и лишь спустя несколько секунд почувствовал, что из-под ногтей сочится кровь, а следом возникла и запоздалая боль. Лицо его налилось краской, шея набухла под воротником, и Шурику стало нечем дышать. В следующий миг он вытащил из-за спины правую руку, сунул пальцы за воротник, оборвал верхнюю пуговицу, костяная кругляшка бесшумно свалилась на землю. Сделалось легче. Лишь в глазах, светлых, глубоких, с верткими рыбешками, плавающими на дне зрачков, кипела злость. Злость, перемешанная с болью.

— Я тебе сейчас покажу «па-пр-рашу не мешать», — сорванным голосом выкрикнул Шурик прямо в лицо Юрке Чердакову и, выдернув вторую руку из-за спины, с силой ударил ею в Юркин живот, туда, где под углом сходились ребра. — Я т-те-бе п-покажу, — пробормотал он, гляди, как Юрка Чердаков молча складывается пополам. Хотел его поддеть коленом снизу, в нос, а потом сверху добавить ещё правой рукой — приём, который он разучил по книжке, где рассказывалось о пограничнике Карацупе, но вовремя остановил себя, понимая, что может сплющить Чердакову лицо, просипел: — Н-недоносок.

И тут же был отброшен в сторону оглушительным хлопком, раздавшимся над самым его ухом. Будто шашка тола рванула, — это его атаковал Вениамин. Второй удар Веньки пришёлся по губам, и Шурик почувствовал, как рот его наполняет тёплая солёная жижка. Он не сразу понял, что это кровь. Сплюнул на землю. Плевок оказался густым, алым, как давленая малина. Шурик закрутил головою, пытаясь обрести прежнюю устойчивость и освободиться от гулкого колокольного грохота, возникшего в ушах. Сплюнул ещё раз кровью, стараясь попасть в Вениамина, но тот увернулся, и тогда Шурик, схватив его цепкими пальцами за ворот куртки, притянул к себе, изо всей силы ударил коленом в живот, целя в солнечное сплетение.

Судя по всему, угодил точно — Вениамин охнул от боли, побелел. Шурик отпустил его, и Вениамин, плюхнувшись на четвереньки, пополз в сторону.

— Это тебе за всё прежнее, понял, — просипел Шурик, глядя, как брат от боли задирает голову, ощеривает рот, обнажая плотно стиснутые зубы. Волосы у Вениамина были давно не стрижены, светлыми косичками-хвостиками заползали на уши, завивались в кольца.

Где-то глубоко в мозгу у Шурика возникла жалость к младшему брату — всё-таки родная кровь, но он попытался задавить в себе эту жалость: а что, если бы Вениамин оказался, к примеру, предателем — тьфу, типун на язык! — он, Александр Ермаков, тоже бы жалел-миловал его? Не-ет, не так он воспитан, не так.

Жалость всё равно не проходила, и тогда Шурик сам опустился на корточки, потеребил Вениамина за плечо:

— Ладно, хватит корчиться. Вставай! И ты, Чердаков, поднимайся.

— Ну, с-с-стервозина, ну, Ермаков, я с тобою расквитаюсь, — свистящим, пугающим шёпотом выдавил из себя Юрка, покрутил головою, предупредил: — Запомни это.

— Считай, что запомнил, — спокойно проговорил Шурик, снова выплюнул кровь изо рта, осторожно поводил языком по нёбу, по изнанке губ, нащупывая мягкие, кровоточащие места — всё-таки здорово ему врезал Вениамин, скользящим ударом в точку попал. Хорошо, что хоть колокольный гул в ушах стал тише. — Если надо — сейчас ещё врублю. Чтоб расквитка полнее была, — жёстко проговорил Шурик. — Поднимайся и марш лошадей запрягать. В район, за солью и мылом — живо! Всё понятно?

— Не трогай его, Юрк, — проговорил Вениамин, поднимаясь с четверенек и мученически кривя лицо. — Он сумасшедший — убить может.

— Видал я таких сумасшедших в гробу, в белых тапочках.

— Он каждое утро гирей занимается, по полста раз выжимает.