Спящие красавицы

— Видео пропало, и я не должен был этого делать, хотя бы ради Мэри, но мне нужно, чтобы ты понял, что для подлых сук всегда есть последствия. — Эрик встал. — Ты понял?

Джаред ничего не сказал, но Эрик кивнул, как будто бы тот согласился.

— Хорошо. Отпустите его. Кент и Курт встали и отступили. Они выглядели настороженно, как будто ожидали, что Джаред встанет в стойку и начнет качаться из стороны в сторону, как Рокки Бальбоа.[146]

— Для нас все кончено, — сказал Эрик. — Мы не хотим больше иметь ничего общего с этой заплесневелой старой пиздой, ясно? И тебе не советуем. Пойдемте, парни.

Они оставили его в канаве. Джаред держался, пока они не ушли. Затем он положил руку на глаза и заплакал. Когда эта часть была закончена, он сидел, скользил пальцами по остаткам своего телефона в кармане. (Еще несколько осколков пластика отпали, когда он это делал.)

Я неудачник, думал он. Эта песня Бека[147] была написана как с меня. Их было трое против одного, но все же — какой же я неудачник.

Он похромал домой, потому что дом был тем, куда вы идете, когда вас ранили и избили.

Глава 10

1

До 1997 года Святая Тереза имела уродливые шлакоблочные здания, которые больше походили на городское жильё, чем на больницу. Затем, после того, как пошли протесты из-за сноса Спека и горы Лукаут, произведенного из-за желания Угольной компании Рауберсона добраться до залежей, последняя осуществила амбициозный проект. Местная газета, управляемая либеральным демократом — синоним коммуниста для большинства граждан, поддерживающих республиканцев — написала об этом: «это тоже, что заткнуть рот деньгами». Большинство же жителей Трехокружья просто этим пользовались. Посетители называли больницу Большая Пчелиная Парикмахерская, из-за того, что здесь была даже посадочная площадка для вертолета!

В большинство будних дней, две стоянки — маленькая перед крылом Неотложной помощи, и побольше — напротив главного здания больницы — были заполнены, максимум, наполовину. Когда сегодня днем Фрэнк Джиари взял на себя роль водителя скорой, обе были забиты, и поворот перед главным входом также был заблокирован. Он увидел Приус со смятой крышкой багажника, куда влетел джип Чероки, который следовал за ним. Разбитые стекла задних фар блестели на мостовой, как капли крови.

Фрэнк не колебался ни секунды. Они ехали в Субару Аутбэк Элейн, и он направил машину через бордюр на лужайку, которая была пуста (по крайней мере, до настоящего времени) за исключением статуи Святой Терезы, которая ранее украшала вестибюль старой больницы, и флагштока, где звездно-полосатый государственный флаг, отороченный бахромой, гордо реял над двумя шахтерами — статуями, более похожими на надгробия.

При любых других условиях Элейн показала бы ему все свое красноречие, что означало крайнюю грубость: Что ты делаешь? Ты сошел с ума? За эту машину еще не выплачен кредит! Сейчас же она ничего не сказала. Она баюкала на руках Нану, качая ее, как делала это, когда Нана была ребенком, сраженным лихорадкой. Наросты, покрывающие лицо их дочери тянулись к футболке (ее любимой, той, которую она надела этим утром, почувствовав грусть, для Фрэнка — вечность назад) как пряди какой-то отвратительной бороды древнего старателя. Это было отвратительно. Все, чего хотел Фрэнк, так это сорвать их, но воспоминания о Кинсвоман Брайтлиф удерживали его. Когда Элейн попыталась к этому прикоснуться, пока они неслись галопом через весь город, он хлопнул её по руке «Не надо!» и она убрала пальцы. Дважды он спрашивал, дышит ли Нана. Элейн говорила, что дышит, она могла видеть, что ужасные белые штуки поднимаются и опускаются, как меха, но для Фрэнка этого было недостаточно. Он должен был протянуть правую руку и положить ее на грудь Наны, чтобы убедиться.

Он остановил Аутбэк у неработающего опрыскивателя травы и помчался к пассажирской двери. Он взял Нану на руки, и они двинулись к приемному отделению Неотложной помощи, Элейн бежала впереди. Фрэнк почувствовал мгновенный укол, когда увидел со стороны, что молния на ее брюках расстегнулась, обнажая розовое нижнее белье. Элейн, которая при обычных обстоятельствах выглядела идеально — брови выщипаны, глаза подведены, ногти наманикюрены, сейчас представляла собой иллюстрацию выражения «и так сойдет».

Она так резко остановилась, что он чуть на нее не наткнулся. Перед дверями приемного отделения стояла большая толпа людей. Она выдала странный смешок, больше похожий на лошадиное ржание, что было вызвано отчасти разочарованием, а отчасти злобой.

— Мы никогда туда не войдем!

Фрэнк мог видеть, что вестибюль приемного отделения уже заполнен до отказа. Сумасшедший образ мелькнул в его голове: покупатели бегут в Уолмарт в Черную пятницу.[148]

— Бежим в вестибюль главного здания, Эл. Он больше. Мы сможем туда попасть.