— Я имею в виду, что они не просыпаются. На них формируются эти штуки — они как коконы. Мембраны, покрытия. Коконы, по-видимому, частично состоят из серы — ушной серы — частично из кожного жира, который похож на маслянистое вещество, появляющееся на крыльях носа, частично из слизи, и… чего-то, что еще никто не понимает, какого-то странного белка. Оно покрывает их моментально, как только они засыпают, но не пытайтесь это удалить. Произошел ряд инцидентов. Хорошо?
— Да, Микаэла. Я все еще здесь.
Голос её дочери, ранее взволнованный, теперь стал практичным.
— Это началось между семью и восемью по нашему времени, между четырьмя и пятью по тихоокеанскому, поэтому женщины к западу от нас получили первый удар. А у нас в запасе целый день. Мы подошли к этому с полным баком.
— Полный бак — потому что поспали?
— Бинго. — Микаэла тяжело вздохнула. — Я знаю, как бредово это звучит, но я никоим образом не шучу. Ты не должна спать. И тебе нужно будет принять ряд жестких решений. Тебе нужно подумать, что ты собираешься делать со своей тюрьмой.
— С моей тюрьмой?
— Ваши заключенные начнут засыпать.
— О-о, — сказала Дженис. Она внезапно прозрела. По крайней мере, типа того.
— Надо идти, мам, мой выход, и продюсер просто сходит с ума. Я позвоню, когда смогу.
Коутс осталась сидеть на диване. Её взгляд остановился на фотографии в рамке, стоящей на столе. На ней покойный Арчибальд Коутс в хирургическом халате, ухмыляясь, держал свою маленькую дочь на сгибе руки. Арчи умер от инфаркта в возрасте тридцати лет — невероятно несправедливо; с того времени прошло практически столько же лет, сколько он прожил. На снимке, на лбу Майклы оставалось немного белоснежного послеродового налета, как волокна паутины. Начальник хотела сказать дочери, что любит ее, но сожаление держало ее всего несколько секунд. Должна быть проделана определенная работа. Для решения этой проблемы потребовалось несколько секунд, но ответ — что делать с женщинами, сидящими в тюрьме — не казался Дженис выбором из множества вариантов. До тех пор, пока она могла, она должна была продолжать делать то, что всегда делала: поддерживать порядок и идти впереди дерьма.
Она сказала своему секретарю, Бланш Макинтайр, чтобы та еще раз позвонила фельдшерам домой. После этого Бланш должна была позвонить Лоуренсу Хиксу, заместителю начальника, и сообщить ему, что его время восстановления после операции на зубах мудрости сокращается; он был обязан немедленно прибыть в учреждение. Наконец, Бланш должна была предупредить каждого дежурного по очереди: из-за чрезвычайной ситуации все переходят на работу в две смены. У начальника были серьезные опасения по поводу того, сможет ли она рассчитывать на следующую ротацию. В чрезвычайной ситуации люди не хотят оставлять своих близких.
— Что? — Спросила Бланш. —
— Меня не волнует, что им нравится. Включи новости, Бланш.
— Я не понимаю. Что происходит?
— Если моя дочь права, ты узнаешь, когда услышишь.
Далее Коутс отправился за Норкроссом в его кабинет. Они собирались вместе сходить к Китти Макдэвид.
Джаред Норкросс и Мэри Пак сидели на трибунах в течение третьего периода урока физкультуры,[79] их теннисные ракетки они отложили на время в сторону. Они и кучка тупых десятиклассников на нижних ярусах смотрели, как двое одиннадцатиклассников играют на центральном корте, кряхтя, словно Моника Селеш[80] при каждом ударе. Тощим был Курт Маклеод.
Рыжим мускулистым был Эрик Бласс.
Мой заклятый враг, подумал Джаред.
— Не думаю, что это хорошая идея, — сказал он.
Мэри посмотрела на него, подняв брови. Она была высокой, и (по мнению Джареда) совершенной. Ее волосы были черными, глаза серыми, ноги длинными и загорелыми, ее юбка была безупречно белой. Непорочная — было, по сути, лучшим словом для нее. По мнению Джареда.
— Это ты по поводу чего?
Как будто ты не знаешь, — подумал Джаред.
— Походу ты собираешься на концерт
— Хм. — Она, казалось, все обдумала. — Значит, повезло, что ты не идешь с нами.
— Эй, помнишь поездку в Музей игрушечных поездов на Крюгер-стрит? Помнишь, в пятом классе?
Мэри улыбнулась и провела рукой, ногти окрашены в цвет синего бархата, по длинным волосам.
— Как я могу забыть? Мы еле туда попали, потому что Билли Мирс написал какие-то плохие слова чернилами на руке. Миссис Колби заставила его остаться в автобусе с водителем, у которого было заикание.