Спящие красавицы

Это заставило Терри зашевелиться. Он двинулся к полицейской машине, где два врача скорой мягко положили Тиффани на землю. Терри запустил руку в свисающие волосы — зачем, он не понял — но в спешке отпустил, когда что-то жирное проскрипело между пальцами. Он вытер руку о рубашку. Ее волосы были перемешаны с какими-то белыми извивающимися штуковинами. Ее лицо было также покрыто ими, его черты теперь едва просматривались, как будто он смотрел через вуаль на шляпе какой-то пожилой дамы, в которых они все еще ходили в церковь здесь, в Благодарю-Тебя-Иисус стране.

— Что это? — Терри все еще протирал руку. Штуковина была неприятной на ощупь, скользкой, вызывающей мурашки. — Паутина?

Роджер смотрел через плечо, глядя со смесью восхищения и отвращения.

— Она выходит из ее носа, Тер! И ее глаз! Какого хрена?

Доктор Бартлетт снял частичку липкого вещества с челюсти Тиффани, рассмотрел, и вытер её о собственную рубашку, но прежде чем он это сделал, Терри увидел, что оно, казалось, плавится, как только было снято с ее лица. Он посмотрел на свою руку. Кожа была сухой и чистой. И на рубашке тоже ничего не было, хотя все произошло минуту назад. Пальцы Эмерсона были на горле Тиффани.

— Пульс есть. Хороший и стабильный. И она прекрасно дышит. Я вижу, как эта хрень поднимается и затем всасывается. Давайте воспользуемся тонометром.

Бартлетт вытащил оранжевый тонометр из Мешка Первой Помощи, поколебался, а затем залез в сумку, в пакет с одноразовыми перчатками. Он дал одну пару Эмерсону, а другую взял для себя. Терри наблюдал, не желая второй раз прикасаться к волокнам паутины на коже Тиффани. Что, если они были ядовитыми?

Цифры кровяного давления, которые назвал Эмерсон, были нормальными. Врачи скорой ходили туда-сюда рассуждая о том, стоит ли очистить ей глаза и проверить ее зрачки, и, хотя они тогда этого не знали, приняли лучшее решение в своей жизни, когда решили этого не делать.

Пока они разговаривали, Терри увидел что-то, что ему не понравилось: рот Тиффани, инкрустированный паутиной, медленно открывался и закрывался, как будто она жевала воздух. Ее язык стал белым. Волокна поднимались из него, колеблясь, как планктон.

Бартлетт поднялся.

— Мы должны отвезти ее в больницу Святой Терезы, если только у вас не возникнет с этим проблем. Скажите, что вы об этом думаете, потому что она кажется вполне стабильной… — он посмотрел на Эмерсона, тот кивнул.

— Посмотри на ее глаза, — сказал Роджер. — Все белое. Держите меня семеро.

— Давай, отдадим, — сказал Терри. — Мы не можем ее допросить.

— Два покойника, — сказал Бартлетт. — Эта штуковина растет на них?

— Нет, — сказал Терри, и указал на торчащую голову. — На том вы сами видите. Нет и на Трумэне, парне, который находится внутри.

— А в раковине? — Спросил Бартлетт. — Туалете? Душе? Я говорю о мокрых местах.

— В душевой кабинке есть телевизор, — сказал Терри, что не было ответом на поставленный вопрос, а было всего лишь случайностью, но это все, что он мог моментально вспомнить. И еще не в тему: был ли открыт Скрип? Было рано, но таким утром, как это, вы могли себе позволить пропустить пару кружек пива; специальное разрешение могли дать ужасные трупы и жуткое говно на лицах людей. Он продолжал смотреть на Тиффани Джонс, которая медленно, но неуклонно, оказывалась заживо погребенной под белым прозрачным покрывалом… чем-то. Он заставил себя ответить на заданный вопрос. — Только на ней.

Роджер Элуэй теперь произнес то, о чем все они подумали.

— Парни, а что, если это заразно?

Никто не ответил.

Терри поймал движение в углу глаза и повернулся назад, чтобы посмотреть на трейлер. Сначала он подумал, что стая бабочек поднимается с крыши, но бабочки были разноцветными, а эти были коричнево-серыми. Не бабочки, а мотыльки. Сотни.

6

За дюжину лет до этого, в душный день позднего лета, в службу контроля за животными поступило сообщение о еноте, засевшем под полом старого отремонтированного амбара, который местная Епископская церковь использовала в качестве «пасторского центра». Беспокойство было вызвано возможным бешенством животного. Фрэнк приехал немедленно. Он одел свою маску и перчатки, длиной по локоть, заполз под сарай, посветил на животное фонариком, и оно отпрыгнуло, так, как должен был отпрыгнуть здоровый енот. Как бы там ни было — бешенство у енотов действительно было серьезной проблемой, встречающейся не так уж и часто — разве что в старых добрых двадцатых — женщина, которая показала дыру под амбаром, предложила ему стакан синего Кул-эйда с благотворительной распродажи, которая проходила на парковке перед церковью. Напиток был довольно противным — сильно разбавленным и практически без сахара — но Фрэнк выпил его на целых три доллара только для того, чтобы подольше оставаться там, в пожелтевшей траве церковного кладбища, и говорить с женщиной, у которой был замечательный смех и такая манера стоять, упершись руками в бедра, что его аж дрожь пробирала.