Спящие боги

Еще несколько ударов — мальчик отлетел в сторону — лицо его было рассечено. Поднялся, и, с ненавистью глядя прямо на Творимира, прохрипел:

— Я отомщу за свою маму!..

Творимир уже перебрался через подоконник, и, стоя на окровавленной мостовой, крикнул:

— Она сама напросилась! Слышишь — не виноват я!..

— Я убью тебя! — поклялся мальчик.

Вместе с иными отступающими, теснимый «разбойниками», Творимир выбежал через разбитые ворота. В спины им ударил ливень стрел, многие пали и были затоптаны…

Ни одно железное жало не впилось в Творимира, но в глазах его темнело, ноги подкашивались — он едва ли понимал, где находится.

— Не хотел я этого… — бормотал он сквозь слипающие губы. — …Сама она напросилась… сама…

Скоро Творимир оказался в душном шатре, где в тесноте шевелились, неистово ругались, и конечно же пили-пили-пили воины.

— Проклятые бунтовщики!.. Собаки!.. На медленном огне их сожжем!.. В масле зажарим!.. На кусочки порубим!.. — это только самые мягкие из ругательств, которыми безостановочно гремел воздух.

Вскоре Творимир уже был пьян, и выкрикивал на чье-то ухо:

— Ты понимаешь — я женщину сегодня убил! Мать!.. Вот взял и зарубил! А над ней дети плакали!..

К нему обернулась красная с перепоя, ухмыляющаяся морда:

— Ну, и как баба-то?

— Что? — вздрогнул Творимир.

— Ты что — ее не попробовал? Ну, перед тем как грохнуть? Баба то она дура — ей бы понравилась!..

Это он сказал назидательным тоном, а в следующее мгновенье Творимир наотмашь ударил его кулаком по лицу. Воин уже был на ногах, одной рукой утирал кровь, другой — выхватил щербатый клинок. Азартно и зло закричал:

— Ну, иди сюда! Кишки выпорю!..

Творимир засопел, бросился на своего врага. Они бы сцепились, и наверняка кто-нибудь погиб, но иные воины скрутили их, потащили в разные углы. Творимир неистово дергался, хрипел, брызгал слюной. Но вот на его голову обрушилась железная чаша, и он замолк.

…Что-то холодное плеснулось на лицо Творимира — он с трудом раскрыл глаза: должно быть, была глубокая ночь — в палате не видно ни зги. Попытался пошевелиться — оказалось, что и руки и ноги связаны. Во рту намертво засел кляп… Он подумал было, что это воины его связали, но вот во мраке зашевелилось — хрупкий силуэт сильно дернул за обоженную правую руку…

Силуэт склонился над Творимиром и тихо зашептал:

— Ну, вот я и пришел. Сейчас ты получишь… за маму…

Творимир почувствовал, как холодная сталь вдавливается ему в горло — все сильнее, вот потекла тонкая струйка крови. Силясь выдавить кляп, Творимир выпучил глаза, шумно засопел, изогнулся…

Клинок вошел в горло — полыхнула острая, пронзительная боль, а затем — обхватило, понесло в бездну забвенье…

— А-а-а-а!!! — завопил Творимир, и очнулся — вскочил в холодном поту.

Он был все в той же душной палате — кругом густо храпели упившиеся воины.

— Тиши ты! — его толкнули, и он перевернулся на живот, заскрежетал зубами.

Следующим утром Творимира охватил жар — давала о себе знать не залеченная вовремя рука.

В лазарет он попал уже в полубессознательном состоянии, выкрикивая обрывки фраз: то проклиная разбойников, то пытаясь кому-то доказать, что он не виновен в убийстве женщины. Руку покрыли мазью, и она словно вспыхнула — Творимир стенал, рычал, извивался…

— Тише, тише… — раздался жалостливый голос, и на лоб Творимира легла легкая женская рука.

Ничего не видя, захрипел он:

— Это ты?.. Ну, что же меня оставила… Зачем я здесь? Где тот колодец, со светом на дне? Я бы в него прыгнул сейчас…

— О чем ты говоришь, дорогой? — зрение возвращалось, и он увидел склонившуюся над ним девушку.

Это была не загадочная дева-птица. Девушка красивая и явно гордая своей красою. Чуть полная, видно — деловая, страстная, привыкшая ко всяким сильным, исступленным чувствам.

Творимир ничего не ответил, только заскрежетал зубами. Она внимательно, жадно его разглядывала, говорила:

— Разве не узнал меня?.. Любава. Ну, теперь вспомнил?!.. Нет?.. Ночью, когда вы только в наш город приехали, мы и повстречались. Ты, видно, на наших улочках заплутал; я то как раз во двор вышла — и ты бежишь, запыхался. Ты мне сразу приглянулся, я тебя и звала… Ну, а что ж убежал? Иль я не красива?.. Да за мной столько парней сваталось — всем отказывала. Так что ты не подумай, что я развратная. Я ради любви и с войском, в лекарской части пошла. Думаешь, буду ждать, когда этих ненавистных побьете?.. На неделе свадьбу сыграем!..

— А разве за неделю их не разгромим? — прошептал Творимир.

— Да какой там! Эти окаянные крепко засели. У них же Гроб Весны. Он им таких сил придает, что каждый за десятерых бьется! Ух, была бы моя воля — всех бы их передавила! Давить таких надо, давить! — и она чмокнула беспомощного Творимира в лоб.

— Нет — я не согласен. — сказал он, но чувствовал, что слова его столь же беспомощны, как и его тело…

И потекли однообразные, страшные дни в лазарете. Постоянные вопли, стенания раненных — Творимиру казалось, что он попал в застенок. Любава не отходила от него — ухаживала, лепетала, и была уверена, что быть им мужем и женою…