Спящая

Она не спала – так, лежала, прикрыв глаза. Гончая опять бросила на меня недовольный взгляд, но сесть позволила. Как же Катька так заболеть-то ухитрилась…

– А ещё они могут помогать… – она это бубнила вроде мне, но всё равно себе под нос.

– Спи, Кать. Потом расскажешь. Я никуда не уйду.

– Это важно. Тор сказал, что деревья – это важно…

Я даже не сразу понял, о ком она, что за Тор: сперва деревья, потом Тор… Но по ноге меня мазнула грязная шерсть, и я сразу вспомнил: собака! Катька назвала так собаку!

– Он с тобой разговаривает?

– Да. Он очень добрый и любит лес и реку. И ещё Лесную девочку. Только они поссорились из-за меня.

– Какую ещё девочку?!

– Лесную. Она не мёрзнет. – Катька подняла на меня красные больные глаза. – Представляешь, Ром, на дворе осень – а она в одном сарафане. Я спрашиваю: «Тебя куртку надевать не заставляют?», – а она смеётся. Почему её не заставляют надевать куртку, она же маленькая, как я, она простудится…

Пёс у меня в ногах глухо зарычал, и я подскочил как ошпаренный. Он не вскочил следом, даже не оскалился, лежал как лежал, но откуда-то из глубины раздавался утробный рык. Ну чего ему? Потихоньку пятясь, я отошёл от кровати. Под ноги попался стул, я плюхнулся на него, и пёс тут же смолк и положил голову на лапы, уставившись впереди себя своим обычным стеклянным взглядом.

– Он не хочет, чтобы я тебе говорила, – шептала Катька. – Он не хочет, чтобы я вообще кому-то говорила. – Было жутковато это слушать: одно дело, когда ерунду несёт сбрендивший дед Витя, и совсем другое – когда моя Катька. Никто не хочет видеть близких людей в цирке уродов.

– Вот и не надо говорить. Спи.

Катька покачала головой:

– Не могу не говорить. Мне страшно. Тор говорит, что мне нужно помалкивать, только я боюсь… Они поссорились из-за меня с Лесной девочкой. Она чего-то делать не хотела, а Тор настаивал. А она не хотела.

– Чего же он от неё хотел?

– Я не поняла. Они говорили на птичьем языке. Но что-то страшное. Тор хотел, чтобы она сделала что-то страшное, а она отказывалась. Тогда мы её оставили и пошли гулять. Только она всё равно была рядом. Она превращалась в сову, в белочку, в птичку… Она говорила, что с ней я в безопасности. Но я всё равно боюсь.

Я тоже забоялся в тот момент. Не знаю, что ей там бредится, только она осознаёт, что я здесь, что псина здесь, она всё понимает, где она и кто рядом. Разве так бредят?

– Не бойся, я здесь… – кажется, у меня затряслась коленка. – Знаешь, мне тоже снился лес. Только без девочки.

Я вспомнил свой сон. Лес, этого пса. Разве могут людям сниться похожие сны? Или у Катьки всё-таки не сон? Ночью, когда я выгуливал Микки, – чего он испугался тогда? Отчего визжал на всю округу?…А через пару секунд мимо меня пробежали эти две фигуры… Одна – собака с рыжеватым хвостом. Другая – человек, но маленького роста…

Между спиной и спинкой стула мешалась какая-то скомканная тряпка. Я достал: Катькины джинсики, грязные, должно быть, дед Артём сослепу не разглядел, не убрал, да и до того ли ему было… Грязные! С налипшими осенними листьями, хвоей, как будто она ползала на коленях в лесу… В лесу!

Пёс таращился на меня стеклянными глазами. И я мог поклясться, что у него было совершенно человеческое выражение морды: «Лучше молчи». Я как будто услышал это у себя в голове. Нет, эта тварь и правда ненормальная.

* * *

Джинсы я закинул в стирку, покопался в прихожей на вешалке, нашёл Катькину курточку, такую же грязнющую, тоже закинул. Оттёр от глины Катькины сапоги, подмёл крыльцо. Дед и Катька спали в своих комнатах, Миха ещё не вернулся из аптеки, никто мне не мешал. Только этот Тор. Он бродил за мной по пятам, суя нос под руку, будто проверял, что я такое делаю. Под конец вышел во двор и уселся рядом с садовым шлангом. Я не сомневался, чего он от меня хочет, иначе не решился бы ни за что: эта тварь умела запугивать. А тогда молча и даже с удовольствием открыл кран и прополоскал псину ледяной водицей с хорошим напором. Солнышко было уже высоко, в доме все спали, и я с сожалением думал, что сегодня, пожалуй, придётся обойтись без фена. Пёс стоял с обречённой мордой, кажется, ещё больше нахмурив складки на лбу, но помалкивал. А в голове у меня так и стучало это его «Лучше молчи!».

…Потом пришёл Миха с лекарствами, мы сидели на кухне и разбирали докторский почерк в назначении: что когда давать, резали таблетки надвое, кипятили чай… Я даже почти успокоился.

Ну, собака, ну, странная, ну, снится мне. Ну, допустим, ночью Катьке вздумалось погулять в лесу с этим Тором. Одна бы она не решилась, а когда у тебя такой конвоир… Она, конечно, не права: выздоровеет – буду долго читать лекции о вреде ночных прогулок. Но что сделано, то сделано: нагулявшись по холодному ночному лесу, Катька заболела и бредит. Отсюда Лесная девочка и вот это вот всё… Жутковато, но можно пережить, сейчас мы дадим ей лекарства…

В мою складную версию не укладывался ни мой собственный сон, ни это собачье «Лучше молчи», ни странная история её хозяина, ни смерть Юрича в лесу. Если честно, я всё понял уже тогда. Просто я трус, а это всегда наказуемо.

* * *