Спящая

– Подранка. Ты сам поймёшь. Сам захочешь. Подранка. Приведи мне подранка, – он гипнотизировал невидимыми глазами, а я так и стоял – согнувшись, держа эти ноги в сапогах, торчащие из огромного свёртка. Невольно проследил взглядом до того места, где должна быть голова у этих ног, и что-то блеснуло в полутьме.

Я шагнул туда, в глубь грузовика, отчего-то боясь протянуть руку. Цепь какая-то, новенькая, ещё не ржавая, и две металлические дуги, сжимающие, как пасть, этот свёрток… Капкан! Новенький. Блестящий, он сжимал… Не самый конец свёртка, не где голова, а чуть пониже, там, где должна быть шея или уже грудь… Да ну, это свёрток, просто свёрток из старых листьев!..

Я распахнул глаза и таращился на потолок, боясь увидеть там эти свёртки, этого старика, этот капкан. Сердце выстукивало в ушах, я даже не сразу сообразил, что проснулся. Какое счастье – иногда проснуться!

* * *

Отец то ли ещё спал, то ли уже ушёл. На кухне я включил чайник, и он зашумел – оглушительно в этой утренней тишине. Есть совсем не хотелось, даже кофе. Я сидел слушал шумящий чайник и потихоньку возвращался к реальности: что за сны пошли! Это всё из-за деда Вити, нельзя было туда идти, нельзя ковырять незажившие раны, а я попёрся, и вот… Чайник щёлкнул, я налил кипятка в пустую кружку и смотрел на дно, ничего не насыпая. Ну его, пойду в магазин.

Магазин был закрыт. На заднем дворе сидели Санёк с Генкой, болтали о чём-то своём. Я им кивнул, дёрнул заднюю дверь: заперто.

– А тёть-Тани ещё нет! – радостно сообщил Санёк. – Позвонить, может?

С этим увлечением Юрича охотой мы привыкли, что он не приходит вовремя. Только вот запасные ключи от магазина были у одной тёти Тани.

Я не успел ответить, как зазвонил телефон: тётя Таня. Легка на помине.

– Рома, ты где?

– У магазина…

– Иди домой. И остальным скажи, – голос был странный. – Юрича нашли в лесу. Я спасателям позвонила, его искали-искали ночью, вот нашли. Он больше не придёт. Иди домой, Рома.

Я тогда глупо спросил:

– Что случилось?

А тётя Таня ответила ещё глупее:

– В капкан попал.

(«Подранка мне приведи…»)

– Он в больнице? В больнице, да?

– Да. В морге. Я пока не знаю, кто будет заниматься похоронами, у него никого нет. Ты иди домой. Остальным скажи.

До меня всё ещё не дошло. Наверное, от плохих новостей тупеешь.

– В капкан? Разве от этого умирают?

– Неудачно попал. Не понимаю как… Упал, может… Не знаю! Иди домой! И остальным скажи.

Я сунул онемевший телефон в карман и стал соображать, как теперь всё это объяснить Генке и Саньку. Я сам тогда ещё ничего не понял.

* * *

Не буду врать, что смерть Юрича меня жутко расстроила, но всё равно было страшновато и неуютно. Я уже успел привыкнуть, что у меня есть работа, и в тот день ошалел от нахлынувшей свободы. Нехорошо так говорить, но – кому смерть, а кому вольная. Хотя Юрич мне даже что-то платил. Значит, точно врал насчёт Лёхиного долга.

Я пошёл побродить и сделал хороший круг до реки и обратно, через магазин к Новым домам. В голове роилось всякое: мой сегодняшний сон, старик из сна, смерть Юрича и что в конце концов стало с собакой: как ни крути, а её жаль.

Уже заходя на второй круг по деревне, я наткнулся на бабу Галю. Давненько её не было видно: после потопа она не спустилась в деревню со всеми, а задержалась в больнице, что-то там у неё нашли и оставили подлечить. Она шла со своей ручной тележкой, явно в магазин, и я заранее внутренне съёжился: как я ей скажу? Всё-таки неуютно это: сообщать такие новости. Вряд ли во всей деревне найдётся хоть кто-нибудь, кто будет скучать по Юричу, а всё равно.

– Гуляешь? Проводи-ка меня до магазина. В Новые дома теперь таскаться – как я буду… – она сунула мне свою тележку. Она что, знает?! – Мне Татьяна позвонила, – ответила на незаданный вопрос баба Галя. – Вот как теперь без магазина, а? Юрич хоть и гнилой был, а без него… Догнала его папашина судьба. Его отец тоже не сам умер. Знаешь небось эту историю.

Я молча шёл за ней с пустой тележкой и не хотел ни о чём переспрашивать, да это было и не надо.

– Разное болтают. Только я вот как скажу: его папаша жил как бандит и умер как бандит. Нечего на Лёку наговаривать.

– На кого?

– Был такой… Мы дружили. Людей он не любил, это правда, – ну так и они сами к нему… Не понимали его и за это недолюбливали. Считали особенным. Ну как это сейчас говорят: «Особые дети», только ложь это всё. Он знал побольше многих и говорил хорошо, пока до ручки не довели.

– В смысле «говорил хорошо»?

– Не мычал. Потом-то, конечно… Скажи человеку, что он свинья, – он и захрюкает. Издевались над ним все, вот он и озверел.

Я помалкивал. Из всей этой тирады я понял только то, что ничего толком не понял.

– Этот Юрка… Юрича отец. Он же больше всех над ним издевался: то побьёт, то ещё какую гадость подстроит. И ещё у него друзья были… Не помню. В общем, они всей бандой над Лёкой измывались ещё со школы. А потом он вырос и…

– Что?

– Да ерунду болтают, говорю же, не верю я. Да и в деревне Лёка уже не жил.

– Как можно обвинять того, кто в деревне уже не живёт?