Спящая

Дорога что река: вода кругом, течение такое, как водопад в кино. Сижу ору, отплёвываюсь, стулья развязались, один подо мной остался. Я на него пузом лёг, пытаюсь грести, а течение несёт. И запах такой, как в сортире. У всех же тогда дощатые были, во дворе, их первыми и смыло. И вот я в этом во всём бултыхаюсь, как муравьишка на щепке, и думаю: «Если меня унесёт в реку, Славка отдаст свой старый велик другому мальчику», – дед Артём хрюкнул и прихлебнул чай.

Он сидел на больничной койке с чашкой чая и потихоньку становился собой. О том потопе пятидесятилетней давности, что он рассказывал, я слышал только от Катьки с его слов, а от него самого или ещё от кого – ни разу. Никто не любит говорить о плохом.

Мы с Михой и Катькой тоже приходили в себя. Нам выдали смешные больничные пижамы в полоску, потому что, войдя, мы залили собой весь больничный холл. Наши мокрые шмотки висели на стульях, поставленных вокруг древнего обогревателя. Его принесла медсестра, увидев нас, трясущихся, и велела не прижиматься, а то обожжёмся.

На подоконниках в ряд лежали-сушились разобранные телефоны. Не знаю, выживут ли. Миха свой чудом сохранил, дал мне позвонить отцу. Тот уже возвращался со своего дежурства и, как и следовало ожидать, застрял у переправы на той стороне реки. Я слышал в трубке сигналы машин и ругань, как будто это могло помочь. Отец волновался, как мы там и не залило ли его прицеп в гараже. Про прицеп я, если честно, не знал, но доложил, что вся деревня в больнице. Надеюсь, он меня понял правильно, потому что связь была так себе.

В палате на шесть человек расселась куча народу. Сидели кто где, с чашками больничного чая, безвкусного, зато горячего, и отогревались. За моей спиной Петров-отец и Санёк смотрели по телефону какие-то ролики и хохотали. У двери дядя Лёша из хозяйственного магазина о чём-то спорил с медсестрой. Из женской палаты через коридор доносились хохот и болтовня. Вся деревня, или почти вся. «Эвакуационный пункт» – дурацкие словечки из новостей про катастрофы, это было оно. Нас даже с Микки пустили, и Найда Лины Павловны здесь тоже была. Из ординаторской, дальше по коридору, доносилось разноголосое мяуканье и звуки кошачьих драк: туда согнали всех привезённых котов. Эвакуация есть эвакуация. Все (кроме животных, конечно) по форме в полосатых пижамах, с больничными стаканами, без ручки, но в этом-то и прелесть: у меня хоть руки перестали трястись от холода.

Катька сидела рядом с дедом, поставив горячий стакан на подоконник, и возила пальцем по стеклу. Пижаму на ней пришлось подворачивать, хотя она всё равно расправлялась, и тогда Катька становилась похожа на Пьеро из мультфильма.

– Страшно было?

– Ещё бы! Самое страшное, что темно. Несёт тебя – а куда несёт, куда швыряет, не видно: электричество отрубили. Меня раза три обо что-то швырнуло, я так и не понял, забор там или дерево – не разглядишь. Единственное, что помню, – машину. У одного дяди Васи была машина. Так он не нашёл ничего лучше, чем попробовать выехать на ней. Я только фары видел, как на воде колышутся. Не приближаются, не удаляются, а туда-сюда, как поплавок. И в свете фар – вода и горы барахла непонятного: столы, кресла, чья-то кошка на дощечке плывёт… – Катька скуксилась (кошку жалко) и взглянула на своего верного Микки. Пёсик лежал кверху пузом почти у самого обогревателя, растопырив лапы. С наших сохнущих на стульях шмоток уже налилась приличная лужа и подбиралась к нему.

– Она спаслась, Кать, – быстро утешил дед Артём. – Много лет ещё прожила, я до старших классов её встречал. Ни одно животное тогда не погибло, даже рыб из реки во дворы не нанесло, мужики потом удивлялись…

– А этот, на машине?

Дед покачал головой:

– Я мелкий был, плохо помню. Вроде ему кричали «Топи, выплывай!» – а он не слушал. И то ли разбился, то ли утонул.

– А ты как спасся?

– Стулом же! Меня унесло почти к самой реке. Ну, мне так казалось. Не видно же ничего, темно, вода, машина с фарами давно позади. Я думаю: «Сейчас за что-нибудь ухвачусь, хоть за дерево, вылезу наверх…» А сам окоченел, как вцепился в свой стул, пальцев разжать не могу. Дерево на пути стояло, толстенное, кривое. А у меня у стула сидушку давно вымыло, осталась рама для портрета с ножками. И я этой рамой зацепился за дерево. В общем, кое-как вскарабкался и трясся там ещё полночи. Пневмонию заработал тогда. А утром, уже вода встала, пришли меня сняли.

– И дождь был такой же сильный, как теперь?

– Сильнее. И дольше. Как будто сверху из шланга лили. И несло меня к реке, а не от реки, понимаете?

Я не понял. Мишка с сомнением смотрел на старика: неужели заговаривается? Только Катька не постеснялась спросить вслух:

– Дед, ты точно не путаешь? Темно было.

– В том-то и дело, что так не бывает. Если на месте Новых домов не было огромного озера, которое перелилось через край и залило нас… По-другому быть не могло.

– А оно там было?

– Нет, конечно. Тут вообще ничего не было. Болтали, что это местный дурачок наколдовал, хотя я не верю.