Спи, моя радость

Больно стрелки царапают вены -

в часы жизни ворвалась порочная мгла.

Я нелепо тобою болею.

Петляю тёмными коридорами в поисках холла, но неожиданно выхожу к другому крылу клуба. Здесь уже три месяца ремонт идёт. У мамы сорвался крупный меценат, что обещал вложить средства в развитие заведения. Вот теперь всё и зависло: стены ободраны, полы сорваны, а над головой висят, как мёртвые медузы, ошмётки старых люстр.

Замираю, вглядываясь в темноту и понимаю, что моя жизнь – точно эти помещения: забита ненужным хламом, где нет места свету и теплоте. И любви места нет. Вернуться к Киму и послать всё?

Не могу, в душе буря поднимается, и сердце рвётся на части. Швы натягиваются, трещат, вот-вот я сделаю вдох, и всё закончится.

– Милочка, вы заблудились? – говорит за спиной елейный женский голос. Я вздрагиваю и оборачиваюсь. Невысокая, кудрявая бабушка звенит ключами в руке и показывает на разодранные плакаты на другой стороне разрушенного коридора. – Там выхода нет.

Голос мне кажется отдалённо знакомым, но я не вижу её лица: оно скрыто тенью коридора. Наверное, встречала, когда к маме в клуб в гости приходила. Когда это было, уже не помню, но это не важно. Хотя отчего-то мелкая дрожь пробирает плечи и сковывает спину, будто на неё прилепилась тяжёлая кольчуга.

– Тайное желание – хороший способ полечить душевные раны? – говорит она и выступает вперёд. Тень перемещается по её лицу, угол света отпечатывает на бледной щеке треугольник. – Правда? – женщина наклоняет голову и снова звенит ключами.

– Да, – отвечаю и переступаю с ноги на ногу. В туфлях далеко не уеду, не май месяц на дворе, но возвращаться в малый зал не стану. Разве только дождусь, когда Ким уйдёт. Протягиваю задумчиво: – Творчество отвлекает, а вдохновение окрыляет.

– Хорошие мысли.

– Только бесполезные, – отвечаю и снова всматриваюсь в темноту. Почему она так манит меня? Почему на старом, закрытом на ремонт кабинете задерживается взгляд?

Когда я была маленькой, класс первый или второй, мама брала с собой на занятия, и я танцевала с ребятами вальс. Особенно мне запомнился мальчик из соседней школы – Максим. Танцевал он неуклюже и вечно наступал на ноги, зато с ним было весело. Вон те двери, смотрю на чёрный зёв в стене, и был наш зал, сейчас он умер, затих, и неизвестно оживёт ли когда-то.

Как и я, умер в предсмертных судорогах своей любви. Потому что танцы ему теперь только снятся.

– Помочь найти выход? – ближе говорит вахтерша и клацает ключами.

– Я помню, куда идти.

– Ну, тогда – пора домой?

– Пожалуй.

Мы идём по коридору. Неловкое молчание затягивается. Помещение длинное и будто бесконечное, а ступеньки отпечатывают наши шаги, особенно мои – звонкие каблучки, и эхом разлетаются по нарядному холлу. Морщусь, глядя на мишуру и ёлочные игрушки, что мерцают мелкими фонариками. Балеринки кружатся от потоков воздуха, а бумажные разноцветные шары ловят яркие вспышки от гирлянд и окрашиваются в разные оттенки.

– Завтра уже будем отдыхать и праздновать, – говорит женщина и выходит на свет.

От шока невидимая сила толкает меня на перила лестницы. Больно ударяюсь бедром и почти падаю, но крепкая рука позади хватает меня за локоть.

– Держись, – говорит Ким на ухо. Он смотрит на меня с беспокойством, чувствую, как режет взглядом, а я не могу глаз отвести от старушки, которую спасла много лет назад.

15

При свете лун иду куда-то в осень.

Ищу свободу, улетаю в сон.

И обо мне уже никто не спросит,

ведь я лишь эхо, отраженье, звон…

– Вы? – не могу совладать с собой. Отталкиваюсь от мужчины и напираю на бабку. Она заблаговременно прячется за стеклом вахты и закрывает за собой дверь. – Вы мне жизнь сломали! Прекратите это! Слышите?!

– Девонька, я тебя вижу впервые, – ошарашено бормочет карга. Я её на клочки порву, задушу и не моргну. Хочу рвануть дверь и налететь плечом на тонкий пластик, но Ким оттаскивает меня назад.

– Тише-тише… Там стекло, поранишься!

– Отстань, – поворачиваюсь и кричу ему в лицо: – Отстань от меня! Что ты прицепился? Терпеть тебя не могу ещё со студенческих лет! Рожа твоя маячила на каждом углу, с плакатов усмехалась, а мне противно было. До того противно, что когда печатала номера с твоими интервью и похождениями, вечно плеваться хотелось! Несчастная звязда!

Ким багровеет, синие глаза стекленеют.

– Сучка! – шипит мужчина и, бросив мне под ноги сапоги, уходит.

Когда от грохота вздрагивают стены, я закрываю ладонями лицо и беззвучно кричу. На языке катается соленая влага, а на губах горит дерзкий чужой поцелуй. Взволновал он меня, заставил разгореться, а я не хочу себя чувствовать предательницей. У меня Призрак есть, ради него на всё готова. Сказал, что наступит время, и он придёт ко мне, значит, буду ждать.

– Уходи, не то полицию вызову, – грубо вякает из-за стекла бабка.