Спасти Кремль

Всадники остановились у ближайшей избы, спешились. Привязали коней и вошли в дом, требуя угощение. Угощение обошлось им довольно дорого. Руся с мальчишками мигом отвязали и свели французских коней, а несколько мужиков ворвалось в избу. Обоих гостей взяли живьём — так велел охочий до «языков» Курятников.

«Языков» мужики связали и, радостно галдя, повели к полковнику. Тот уже ждал на крыльце барского дома. Увидев процессию, он приосанился, одёрнул кафтан. Потом сурово поглядел на пленников, и обратился к главному по-французски.

Тут с «языками» вышел конфуз: «францы» оказались вовсе не французами. Старший из них, в синем гусарском доломане с серебряными шнурами на груди, был, похоже, немец. Он отвечал, мешая немецкие фразы с французскими. Получалась сущая абракадабра.

— Тьфу! Толку не добьёшься! — в сердцах плюнул полковник. — А?! И как они друг друга-то понимают!

Но тут к нему протиснулся Руся, спросил шёпотом:

— Можно мне, Кузьма Ильич?

— Валяй! — одобрил его превосходительство.

Руся заговорил с пленником по-немецки — тот оказался прусским гусаром. Он отрывисто отвечал, угрюмо разглядывая Русин мундир. Курятников всё расспрашивал, Руся переводил. Выяснилось, что Наполеон, и правда, под Можайском, и что, похоже, готовится крупное сражение.

Второй «француз» — в щеголеватом сине-красном уланском мундире и штанах с красными лампасами — оказался поляком. Этот, хоть и был взят пруссаками в качестве переводчика, по-русски говорил неважно. С ним, конечно, можно было объясниться и на ломаном русском, но Руся — ради эксперимента — попробовал заговорить по-польски. Получилось неплохо, — удовлетворённо отметил про себя новоявленный толмач. Говорливый поляк бойко и охотно отвечал. Сведения, полученные от немца, подтвердились. Пленных повели в сарай.

С луга вернулись команда, нагруженная победными трофеями: саблями в стальных ножнах, карабинами.

Толпа курятниковских, довольных исходом заварушки, расходиться не спешила.

— А мальчонка-то, вишь, образованный! — одобрительно кивали мужики Русе.

— Еруслан, а по-итальянски могёшь?

Руся пожал плечами и честно признался:

— Наверное, могу. Пока, правда, не пробовал.

— Ха-ха, — засмеялись мужики, приняв его слова за шутку. — Что, не пришлось пока? Ничего, словим итальянца — научишься…

— А у нас Стёпка есть такой, из дворовых — хвасту-ун. Его девки как-то спросили — на клавикордах могёшь? А он отвечает — не знаю, мол, не пробовал.

Раздался дружный хохот.

— Да, так и сказал: на балалайке — могу, на ложках — могу, а на клавикордах — не знаю, не пробовал, — всё повторял мужик, вызывая новые взрывы смеха.

— Ты, Еруслан, на клавикордах-то тоже не пробовал?

— Не пробовал, — нехотя ответил Руся, — но могу. Только ногти надо подстричь, — добавил он, растопырив пальцы, — чтоб по клавишам не стучали.

Клавикорды, и правда, стояли в гостиной барского дома. Руся видел когда-то похожие в музее музыкальных инструментов, и потому сразу их заприметил. Днём он улучил минутку, подошёл, открыл крышку, пробежал пальцами по клавишам. Осмелев, взял пару аккордов. Звук у инструмента был небольшой, слегка дребезжащий, как будто игрушечный.

Фортепиано дома у Раевских звучало по-другому. Дома… Руся вспомнил о прежней жизни — в ней были совсем другие заботы и развлечения. Русе отчаянно захотелось домой. Вот бы маму, папу увидеть. Вот бы подошёл к нему Федюня, попросил бы сыграть «пиратские песни»…

Это были даже не песни, а мелодии из любимого всеми домашними фильма про пиратов, которые Руся подобрал на фортепиано. Вообще-то, он подобрал их двумя руками, но любил играть одной правой, а левой размахивать так, как будто в руке у него сабля.

Одна мелодия была боевая и стремительная, а другая — суровая и торжественная, и когда Руся слышал их, у него сами собой расправлялись плечи, и в грудь помещалось гораздо больше воздуха, чем обычно. Ведь это был воздух морского простора, воздух свободы.

Была в пиратском арсенале ещё одна композиция — весёлая, заводная. Под эту музыку дети любили, как говорил Федюня, «скакать пляски». Пляски были довольно буйные, мама почему-то называла их половецкими, а самих танцоров — половцами, и всегда беспокойно поглядывала на люстру. Папа тоже туда поглядывал. Впрочем, это не помешало ему настроить свой телефон так, чтобы эта мелодия заменяла звонок. Ведь в душе папа тоже был пиратом.

Руся тихонько наигрывал и улыбался. Потом нечаянно сбился, начал снова. Сквозь хрупкие дрожащие звуки клавикордов донеслись отдалённые раскаты грома. Руслан сбился опять. Снова загремело. Мальчик перестал играть и стоял, прислушиваясь.

Гроза что ли? Нет! Это, наверное, пушки стреляют. И точно, до Курятниково доносился грохот далёких орудий. Гром баталии не стихал до самого вечера.

К ночи пальба прекратилась. Но Руся не спал. Он вертелся с боку на бок и всё думал. Лошадь у него теперь есть, и можно двигаться в Москву. Где-то там была Луша, она бежала за ним и кричала ему — держись, и он не мог её подвести. А может, теперь и он должен ей крикнуть — держись? И вообще, мало ли что, всё-таки она — девчонка…