Спасти Кремль

Насвистывая марш, он покинул свой пост. Запели старые деревянные ступени. Барин спустился по лестнице вниз, в обставленную старинной мебелью гостиную. Сюда уже привели пленного француза.

Вчера, поздно вечером, его поймал на дороге деревенский кузнец. Пленник провёл ночь в запертом на висячий замок сарае. Теперь нужно было произвести допрос взятого «языка». Так, по-военному, называл пойманного французика Кузьма Ильич.

На парадном дворе, под окном, уже собралась кучка любопытных в лаптях, в рубахах поверх портков. Они шептались и подпихивали друг друга локтями.

— Французишка-то — мелкий какой!

— Из вольтижёров, они все ростом невеликие.

— Это чего ж? Кто такие?

— Ну, которые похрабрее, а в гренадеры ростом не вышли, тех, мол, в вольтижёры записывают. Застрельщики они, во как. Ну, егеря, по-нашему.

— И откуда ты всё знаешь?

— А он под окном сидит часто. Сидит — уши развесит….

— Да тише вы, не слышно ничего.

Раздался строгий голос барина. Барин говорил по-иностранному. Отставной полковник Курятников допрашивал пленника по всей форме — какого тот полка, под чьей командой, где его товарищи.

Французик молчал. Вид у мальчишки был слегка смущённый, будто он не выучил урока и оттого не знал, что отвечать. Он думал-думал, да так и ответил — «не знаю». Это было сказано честно, коротко и по-французски.

Под окном послышались сопение и возня.

— Что говорит-то?

— Отпирается.

Старый барин прошелся взад-вперёд, скрипя сапогами и паркетом, и снова повторил вопрос. Пленник замялся, потом пространно объяснил на хорошем французском, что он на самом деле никакой не француз, потому и не может ответить на все эти вопросы.

— Ну, что там? — послышался шёпот из-под окна.

— Да всё то же. Отпирается!

— Отвечайте сию же минуту, кто вы тогда такой? — теряя терпение, громко картавил Кузьма Ильич.

— Да свой я, русский, — растерянно отвечал мальчишка, всё ещё по-французски.

— Русский?? — поразился барин, перейдя на родной язык. Он негодующе хлопнул себя по коленке. С парика посыпалась пудра.

— А?! Да ты… ты говорить-то по-русски умеешь?

— Конечно! — звонко возмутился пленник на чистейшем русском языке. И, взглянув исподлобья своими большими карими глазами, довольно непочтительно пробурчал себе под нос:

— Уж не хуже вас.

Барин крякнул от изумления, как будто заговорил письменный стол или напольная ваза из китайского фарфора.

— А?! Что?? Языка, называется, достали! — воскликнул он с досадой. — Гришка! А?! Гришка! Ты кого мне привёл?!

Гришка виновато развёл руками, замычал что-то нечленораздельное. Под окном зашептались:

— Кричать изволят. Недовольны.

— Слышь-ка, не француз он никакой.

— Может, шпиён?

— Да ты погляди на него — мальчонка совсем.

— А по-ненашенски ловко лопочет. И в мундире в ихнем… Шпиён, не иначе.

— Будет тебе шпиён во французском мундире-то ходить!

— А можа он переодеться не успел.

— Но-но. Мели, Емеля…

— А вот, сказывают мужики, ввечеру-то адова громадина у Косого брода взорвалась. Вроде как с неба свалилась! Супостаты небось запустили…

— А ты что молчал? — тем временем напустился на Русю отставной полковник. — А?!

— Да я говорил… Дядьке тому, который меня скрутил. А он мне тряпку в рот сунул.

— Говорил… Ты говорил, да он тебя не услышал.

— Да я орал, вообще-то.

— Орал… Вот он тебе кляп и вставил… И нечего было так рот разевать. — Его превосходительство с досадой махнул рукой. — Глухонемой он.

Видно было, что его превосходительство немного смягчился.

— Развяжи-ка его, Григорий, — и барин выразительно помахал руками в сторону пленника. Кудлатый чёрнобородый Григорий кивнул, развязал Руське руки и вопросительно поглядел на барина.

— Иди, голубчик, иди, — махнул тот немому. Потом присел на стул и с интересом уставился на мальчика.

— Ну, рассказывай теперь по порядку — кто таков, куда путь держишь.

Руслан медленно повращал затёкшими запястьями. Потом, осторожно подбирая слова, чтобы не ляпнуть лишнего, начал свой рассказ.

Он вкратце рассказал про Воронцово и огромный дирижабль, про мышей и кота, из-за которого он улетел в небо, про сестру, оставшуюся внизу, про полёт и приземление, а точнее приводнение, и про мальчишку-француза, у которого отобрал мундир и башмаки.

Чем дольше Руся говорил, тем больше смущался. На словах всё получалось как-то уж совсем по-суперменски. Однако распространяться о том, как у него тряслись поджилки, Русе тоже не хотелось. Эти подробности он почёл за благо опустить. Наконец, мальчик с облегчением замолчал.

— Так вот значит, что за диковина у Косого брода свалилась. Мне уж разведка донесла, что с неба в реку черти попадали. Я думал — брешут, народ-то у нас суеверный… А ты, брат, оказывается, ловок, — одобрительно заметил барин, глядя на покрасневшего Русю с удивлением. — А с виду и не скажешь… Ну, оставайся пока у нас. Теперь всякий человек на счету. Ты, к тому же, не с пустыми руками пришёл — ружьё принёс. Идёт?

Руся не отвечал, как будто решался на что-то.

— А?! Что молчишь? Как тебя, то бишь… Руслан? Так идёт или нет?

Тут Руся, кроме кляпа, со вчерашнего дня маковой росинки во рту не державший, выпалил:

— А поесть дадите?

Партизанщина