Однако через минуту Виолет уже сидела на пластиковом стульчике и терпеливо ждала, когда детектив закончит перебирать ксерокопии. Словно никуда не выходила… Со дна души поднялась волна необъяснимой нежности к детективу Латифу. «Очередное доказательство моей извращенности!» – подумала Виолет и зажала рот, чтобы не захихикать.
– Детектив Латиф, – начала она, – мне нужно кое-что вам рассказать.
– В чем дело, мисс Хеллер? – подняв голову, вежливо осведомился он.
– Вижу, вы человек порядочный. Я хочу поблагодарить за терпение и время… – Детектив явно собрался возразить, и Виолет подняла руку: – Прошу вас, не перебивайте! – Она шумно выдохнула. – Вообще-то я открытая и общительная, но, боюсь, тут вам придется поверить мне на слово.
Латиф доброжелательно кивнул, но промолчал. «Чего он ждет? – недоумевала Виолет, растягивая губы в самой обаятельной из имеющихся в арсенале улыбок. – Какого-то особого комплимента?»
– Если объясните, чем еще я могла бы…
– Что случилось после того приступа в саду?
«Вот так педант!» – подумала Виолет и, оправившись от секундного замешательства, продолжила рассказ:
– Мы заночевали в доме Ричарда. Во-первых, я боялась будить сына, во-вторых, свекор твердил: «Мальчику нужен только сон». Разумеется, он ошибался… – Виолет покачала головой. – Часа в три утра я упала с кровати, точно ее наклонили. Дом раскачивался, не хуже поезда в метро, и в чем дело, я поняла не сразу. На первом этаже гремела музыка. Усилители страшно ее искажали, но я узнала горячо любимого Ричардом Бикса Байдербека с каким-то оркестром. Свекор покупал лишь качественные записи, чтобы слышались и ударные, и струнные, и все, что полагается. Сперва я не подумала, что тут замешан Уилл, но потом наступила на что-то холодное и скользкое. На полу валялась кучка, точнее, даже горсть, раздавленных помидоров из сада Ричарда.
– Помидоров? – нахмурившись, переспросил Латиф. – За которые вашего свекра наградили медалью?
– Правда, похоже на ключевую фразу анекдота? – глупо хихикнула Виолет.
– Вы сказали, что помидоры раздавили. Как именно? Руками?
– Скорее, ногами… – Виолет запнулась, потом кивнула: – Уилл бросил их на пол и наступил на каждый.
Латиф постучал кончиком карандаша по зубам.
– А дальше что случилось?
– Я вышла в холл. Ричард уже был в гостиной. Он ругался с Уиллом, кричал во все горло, но я не разобрала ни слова. Помню, я стояла на лестнице, не зная, на что решиться. Уговаривала себя спуститься, когда стихнет музыка, только не хотелось совершенно! – Виолет сложила ладони, точно для молитвы. – «Это дом Ричарда, стереоустановка Ричарда, пластинка Ричарда, поэтому не вмешивайся, иди спать!» – твердила я себе, но буквально через секунду оказалась в гостиной. Ричард орал, как ошпаренный, а Уилл катался по полу.
– Музыка продолжала играть?
Виолет кивнула.
– Почему ваш свекор ее не выключил?
– Понятия не имею.
– Разве ее не следовало выключить? В такой-то ситуации?
Виолет откинулась на спинку стула, огорошенная простотой вопроса. В лице детектива не читалось ровным счетом ничего: оно казалось отрешенным, непроницаемым и мрачноватым. Она привыкла рассказывать историю сына в определенном ключе, без замечаний и прерываний, а Латиф, похоже, намеренно засыпал ее вопросами. «Видимо, это профессиональная фишка, – подумала Виолет. – Он пытается сбить меня с толку».
– Полагаю, Ричард забыл о музыке, – наконец сказала Виолет. – Он орал на Уилла, изощрялся в угрозах, а сам пальцем его не трогал. В гостиной стоял странный запах, сладковато-металлический, как у жареного миндаля. Наверное, в стереоустановке что-то перегрелось. Меня Ричард даже не заметил, представляете?
Пленка воспоминаний перематывалась так быстро, что Виолет выдержала долгую паузу, стараясь немного замедлить процесс.
– От грохота музыки у меня стучали зубы. Уилл лежал на полу, вытянув руки по швам, пел и хихикал. Никогда не видела его таким счастливым. Чем громче ругался Ричард, тем сильнее радовался Уилл. От одного взгляда на сына у меня ноги подкашивались. Он весь перемазался томатным соком и без конца повторял какие-то слова… – Виолет попыталась восстановить сбившееся дыхание. – Чтобы разобрать их, я опустилась на колени. В тот момент почему-то вспомнилась строчка из пьесы, которая очень нравилась отцу Уилла: «Но переменчивы дела людские, и к худшему должны мы быть готовы»[2].
Я отчетливо услышала голос мужа: он процитировал Шекспира, точно желая приободрить, только мне стало еще страшнее. – Виолет расправила плечи. – Отчего это случилось, детектив? От шока?
Латиф прищурился, но ничего не ответил. Вероятно, он ждал продолжения рассказа.
– Я обняла сына за плечи и притянула к себе, отчасти чтобы успокоить, отчасти чтобы не смотреть на его лицо. Даже тогда я словно наблюдала эту сцену со стороны и поражалась ее нелепости. Мы напоминали боксеров, которые «обнимаются» на ринге, чтобы избежать удара. Лично я такой бокс всерьез не воспринимаю! – Виолет зажмурилась. – Ричард тоже прислушался к пению Уилла, а я фактически прижала ухо к губам сына и наконец разобрала слова, которые он повторял: «Убей меня».