Слушая удаляющиеся шаги полицейского, Юн смотрел на зеленый сигнал «Выход» над дверью. Это снова вернуло его мысли к Рагнхильд. Тогда все тоже началось в темноте. После ужина они вышли в ночной Фрогнер-парк, остановились на безлюдной площадке перед Монолитом и стали смотреть на восток, в сторону центра. И он рассказал ей ходячую историю про то, как Густав Вигеланн, чудаковатый скульптор из Мандала, согласился украсить парк своими скульптурами при условии, что парк будет расширен и Монолит будет стоять симметрично окружающим церквам, а главные ворота будут смотреть прямо на Ураниенборгскую церковь. Когда же представитель муниципалитета заявил, что парк не передвинешь, Вигеланн потребовал передвинуть церкви.
Все это время она серьезно смотрела на него, а он думал, какая эта женщина сильная и умная, прямо страшно становится.
«Я замерзла», – сказала она, кутаясь в пальто.
«Может быть, вернем…» – начал он, но тут она положила ладонь ему на затылок и подняла к нему лицо. Никогда он не видел таких удивительных глаз, как у нее. Голубые, почти бирюзовые, с такими яркими, чистыми белками, что бледная кожа казалась смугловатой. И он поступил как всегда – ссутулил спину, нагнулся. И тотчас ее язык скользнул ему в рот, влажный, горячий, настойчивый, мистическая анаконда, извивающаяся вокруг его языка, ищущая нёбо. Он ощутил горячее прикосновение прямо сквозь толстую шерсть фретексовских брюк, когда ее рука с поразительной точностью легла на определенное место.
«Ну же», – шепнула она ему в ухо, поставив ногу на ограду, он опустил глаза и, прежде чем высвободился, заметил проблеск белой кожи там, где кончался чулок.
«Не могу», – пролепетал он.
«Почему?» – простонала она.
«Я дал обет. Господу».
Она посмотрела на него, поначалу с недоумением. Потом глаза подернулись влагой, и она тихонько заплакала, уткнувшись головой ему в грудь и повторяя, что никогда не думала, что снова найдет его. Он не понял, о чем она, но погладил ее по волосам – вот так все и началось. Встречались они всегда у него на квартире, и всегда по ее инициативе. Первые разы она еще пыталась вынудить его нарушить обет целомудрия, правда не слишком настойчиво, однако затем и ей словно бы понравилось лежать рядом в постели и просто ласкать друг друга. Время от времени, по непонятным ему причинам, она вдруг приходила в отчаяние и твердила, что он должен бросить ее. Говорили они мало, но его не оставляло ощущение, что воздержание лишь крепче привязывает ее к нему. Их свидания резко прекратились, когда он встретил Теа. Не столько потому, что он не хотел видеться с Рагнхильд, сколько потому, что Теа хотела, чтобы они обменялись запасными ключами от своих квартир. Это, мол, вопрос доверия, и он не нашелся что возразить.
Юн поворочался на больничной кровати, закрыл глаза. Лучше бы заснуть. Заснуть и забыть. Если получится. Он уже погружался в дремоту, когда словно бы почувствовал дуновение. Инстинктивно открыл глаза, повернулся. В тусклом зеленом свете значка «Выход» увидел, что дверь закрыта. Пристально вглядываясь в тени, затаил дыхание и прислушался.
Мартина стояла в темноте у окна своей квартиры на Соргенфригата, где тоже не было света. И все-таки она разглядела внизу машину. Похоже, Рикардова.
Рикард не пытался поцеловать ее, когда она вышла из автомобиля. Только смотрел собачьим взглядом и сказал, что станет новым главным управляющим. Все признаки налицо. Позитивные признаки. Выберут его. Во взгляде читалась странная твердость. А она тоже так думает?
Она сказала, что он наверняка будет хорошим главным управляющим, и взялась за ручку дверцы, ожидая прикосновения. Но ничего не произошло. И через секунду она уже стояла на тротуаре.
Мартина вздохнула, достала мобильник, набрала номер, который он ей дал.
– Слушаю.
Голос Харри Холе звучал по телефону совсем иначе. А может, он просто был дома и говорил домашним голосом.
– Это Мартина.
– Привет.
Не поймешь, рад он или нет.
– Вы просили подумать, – сказала она. – Не спрашивал ли кто о графике дежурств. О дежурстве Юна.
– Да?
– Я подумала.
– И?
– Никто не спрашивал.
Долгая пауза.
– Вы позвонили, чтобы сообщить об этом? – Голос был теплый, хрипловатый. Словно со сна.
– Да. А что, не надо было?
– Надо. Конечно, надо. Спасибо за помощь.
– Не за что.
Она закрыла глаза, подождала и снова услышала его голос:
– Доехали… хорошо?
– Угу. Света нет.
– Здесь тоже. Скоро дадут, наверно.
– А вдруг нет?
– В смысле?
– Начнется неразбериха?
– Вам часто приходят такие мысли?
– Бывает. Мне кажется, инфраструктура цивилизации куда уязвимее, чем мы привыкли думать. А каково ваше мнение?
Он долго молчал, потом ответил:
– Ну, я думаю, все системы, на какие мы опираемся, в любую минуту может закоротить, и тогда нас вышвырнет во мрак, где нас не защитят ни законы, ни правила, где правят бал стужа и хищное зверье и каждый должен сам спасать свою шкуру.
– Н-да, – сказала она, – не очень-то подходящая фраза для девочек на сон грядущий. По-моему, вы, Харри, слишком мрачно смотрите на жизнь.
– Конечно. Я полицейский. Доброй ночи.
Он повесил трубку прежде, чем она успела ответить.