Спасенная горцем

– П-простите? – растерялся Кейтнесс.

Александр испытал мрачное удовольствие, слыша, как заикается великий лэрд Синклер. Видя, как его глаза раскрываются все шире. Как его взгляд падает на шрам Александра.

Герцог побледнел:

– Э… о чем вы?

О чем он? Ради всего святого! Неужели этот человек не слышит Александра или просто не хочет понять?

– Нет!

На этот раз громче. Увереннее. Яростнее. Никаких огораживаний. Никаких изгнаний. Никаких проклятых усовершенствований!

Александра затошнило. Даже обладай он серебряным языком и способностью склонять людей на свою сторону, этот… этот англичанин, которого не интересует ничего, кроме блеска золота, его не поймет. Герцога убедить невозможно. Он не видит ничего дальше своего изысканно завязанного галстука. Не видит подлости своего возмутительного требования. Не понимает, что это значит – быть шотландцем. Потому что сам он не шотландец.

Александр молча встал, поклонился герцогу Кейтнессу, собрал свои счетные книги и вышел из пыльного замка – реликта того времени, когда родство что-то означало, когда члены клана держались вместе и свирепо, подобно дикарям, защищали то, что им принадлежало. Даже если это означает его смерть или потерю всего, что ему дорого, он будет бороться с герцогом Кейтнессом и его усовершенствованиями. До последнего вздоха.

Ее разбудили грохот и проклятье. Ханна вскочила и всмотрелась в полумрак. После всех разговоров Ланы о призраках и тому подобном Ханна видела страшные сны, и неудивительно, что когда она проснулась, первая ее мысль была именно о призраках.

Чувствуя, как бешено колотится сердце, она смотрела на пляшущие в комнате тени и напрягала слух в попытке понять, что ее разбудило. Но все было тихо. Она уже решила, что все это следствие ее разыгравшегося воображения, когда Бруид неожиданно застучал хвостом по кровати. Раз, другой. Настоящий барабанный бой!

Дверь скрипнула, приоткрылась, и в щель ворвался свет свечи.

– Ханна, – прошептал кто-то.

Именно прошептал. Но у нее перехватило дыхание, а душа взлетела куда-то под потолок. Не призрак. Ее муж. Он дома!

– Я не сплю.

Александр вошел в комнату. Поднял свечу, и свет упал на его лицо. Ханна замерла, не сводя с него взгляда. Он был так прекрасен, что у нее заболело в груди. Он улыбнулся, и ее сердце перестало биться. Не успела она отбросить одеяло, спрыгнуть с кровати и подбежать к нему, как он оказался рядом. Быстро поставил свечу, сел и обнял ее.

– Как твоя поездка в Акерджил?

– Прекрасно, – сухо обронил он.

Она открыла рот, чтобы ответить, потребовать подробностей. Но он не позволил. Его рот был жадным. Теплым. Настойчивым. Ее обдало жаром, исходящим от его груди. Но больше всего ее заворожил его пыл.

Ханна так жаждала его все эти дни! Но очевидно, и он думал о ней. Думал об этом.

Он целовал ее с настойчивым отчаянием, покусывал шею, грудь, отчего по ее телу прошел восхитительный озноб. Откинув голову и глядя в потолок, она наслаждалась изысканной пыткой. Ах, он ласкал ее, мучил, дарил наслаждение.

Это сводило с ума. Это было ослепительно. Это было невероятно. Настолько, что все прозаические мысли должны были улетучиться у нее из головы, изгнанные, уничтоженные блаженством. Но это было не так.

Пока язык мужа путешествовал по ее телу, ей вдруг подумалось, что в мерцающем свете свечи стены ее комнаты еще больше напоминают навоз. Коричневый становится чуть темнее, а оттенок желтого еще тошнотворнее.

Она наморщила нос и склонила голову набок. Не просто навоз, а навоз больной коровы. Как это может быть…

– Ханна!

Она растерянно поняла, что Александр остановился. Разочарование было велико, но вместе с ним росла решимость. О, Ханна хотела продолжить начатое. Очень хотела. Но не здесь.

Она сжала его лицо ладонями и уставилась в удивительные глаза. Такие нежные. Такие искренние. Такие недоумевающие.

– Мы можем пойти в твою комнату?

– В… мою комнату? – Александр свел брови.

– О да. Пойдем.

Она выпуталась из одеял и вскочила с кровати, спеша уйти от этой оргии экскрементов, но Александр поймал ее за руку:

– Почему не… здесь?

Она пыталась не морщиться. Честно пыталась.

Он оглядел ее комнату и нахмурился.

– Тебе… не нравятся твои покои?

Она переплела пальцы.

– Здесь очень мило. Но твои комнаты больше.

Он встал, глядя на нее сверху вниз и стараясь что-то выговорить. Ей тяжело было видеть его несчастное лицо.

– Тебе не нравится… твоя… комната.

Ей хотелось сжаться в комочек под тяжестью его огорчения. Он заново обставил комнату. Ради нее.

О, она такая мелочная, пустая особа! Ей следовало бы обожать каждый предмет в этой комнате, несмотря на ужасающий цвет. Следовало попытаться.

Но она не может лгать. И поэтому сумела только пожать плечами.

– П-почему? – Его пальцы сложились в кулак.

– Она прелестна.

Но это не прозвучало убедительно даже для нее самой.

– Почему?

– О господи! – Она наморщила нос.

– Почему?

Его голос становился все сильнее и резче с каждым вопросом.

– Просто она настолько…

– Настолько… что?

Она заломила руки и бросила на него покаянный взор.

– Настолько коричневая…

– Но это прекрасный оттенок коричневого, – вскинулся он.