Спасенная душа

И только шагнул к выходу, как вдруг во дворе шум, смех, гармонь заиграла, топот по лестнице! У Валета ноги подкосились, еле успел за занавеску в другой комнате встать, как распахнулась дверь и в залу ввалились веселые гости, а впереди молодые.

— Из церкви, видать, с венчания, — трясется за занавеской Валет.

А гости шумят, хохочут, молодых поздравляют, и вдруг все смолкли, и какая-то женщина говорит ласково:

— А вот сейчас нежданный-негаданный подарок молодым и хозяюшке. Я вам не сказала, что привела сюда тайно Мишенькинова отца. Жизнь его по всей матушке России носила и вот сюда занесла.

Медленно отодвигается занавеска, и все видят скрюченного, серого от ужаса, с остановившимися глазами Гришку, а в руках набитая наволочка, и из нее икона торчит.

— Вот. Мишенька, — говорит сваха, — отец твой пришел благословить вас иконой.

— Отец! — радостно ахнул высокий, на Гришку похожий парень.

— Ну, что ж ты, Григорий Петрович, робеешь? Благослови молодых-то! — смеется сваха.

— Да-а-а… я-а-а… э-э-э… — мямлит что-то невнятное Григорий Петрович, а сам глаз не спускает с городового, который среди гостей с шашкой стоит и задумчиво ус крутит.

— А он и подарок свадебный принес, — продолжает сваха.

— Ну, покажи, покажи, Григорий Петрович, что у тебя в наволочке!

У Валета руки от страха и позора ослабли, и вилки с ножами с грохотом на пол посыпались! Гости засмеялись, серебро подняли и к столу пошли, а Гришку городовой не только не арестовал, а даже под локоток к молодым подвел и угадил между матерью, той самой робкой Варей, и сыном.

Тихая Варя ему закусок подкладывает заботливо, ничего не спрашивает, а только ласково улыбается, а в глазах такое счастье светится, что у Гришки еда в горле комом встала.

В голове же, как летучая мышь по комнате, мысль мечется: «Так это я к себе в дом влез! Кого грабить собрался, гад?! Сына?! Не-ет, таких земля не должна носить, лучше опять на каторгу».

Встает со стула, гости умолкли, думают, тост скажет, а он вдруг:

— Гости дорогие, сын мой с невестушкой, а также Варенька! Послушайте, что скажу вам. Я ведь сюда не в гости пришел, а сына своего грабить. Вот как.

Гости онемели от неожиданности, а потом как покатятся со смеху!

— Ой, — кричат, — уморил, Григорий Петрович! Гляньте на него, грабитель нашелся! Ха-ха-ха!

— Да правду я говорю! — разволновался Гришка. — Вот вам крест! — И перекрестился. — Вяжите меня, проклятого, в кандалы забивайте, что хотите делайте, правду говорю, что сегодня будто прозрел я. Перед Богом клянусь, не будет отныне никакого Валета, а будет только Григорий Петрович!

Гости испуганно переглядываются, тишина — как на поминках, и вдруг тихая Варя громко:

— Гришенька! Ты, пожалуй, не пей больше, а то гости и впрямь решат, что ты разбойник какой. Не знают ведь, что ты шутник у меня.

— Ну, Петрович, напугал! — загоготал громовидно городовой. — Ха-ха-ха! Сделай милость, не шути больше, а то подавлюсь!

Варя силком Гришку на стул усадила и руку его под столом крепко сжала, чтоб помалкивал, ну он и покорился.

И полилась свадьба дальше, как ей положено. А в уголке под иконой сваха с невидимым Ангелом сидят.

Он и говорит ей:

— Госпожа Пречистая Богородица, третий грешник, за которым я Господом послан, сегодня раскаялся! С чего бы это? — Лукаво на «сваху» посмотрел и исчез.

Темна ночь над дремучим муромским лесом, а в самом лесу — тьма подземельная.

«Ух-ух-ух!» — захохотал гибельно сыч, и тотчас вдалеке, на лесной дорожке, заскрипели колеса повозки.

— Ага, привел-таки черт, как обещал, кого-то на погибель! — ощерился страшный, до глаз заросший черной, спутанной бородищей Яшка-душегуб и вытянул из-за пояса безжалостный топор.

Все ближе скрипят колеса, и уж видно из-за старой березы, за которой Яшка схоронился, тащит уставшая лошадь скрипучую повозку, а на ней, среди узлов, баба в платке дремлет.

Яшка потихоньку убрал подпорку, что заранее подрубленную березу держала, и с шумом свалил ее поперек дороги. Лошадь испуганно захрапела, попятилась и встала, а Яшка диким зверем метнулся к бабе, топором привычно замахнулся, и…

— Здравствуй, Яшенька! — вдруг ласково, без испуга говорит та баба.

Яшка от неожиданности топор на ногу уронил.

— Не узнал? Забыл небось мать свою?

Яшка свои разбойные бельма выпучил, и впрямь перед ним мать его сидит, и такая же молодая, как двадцать лет назад перед смертью была!

— Сгинь! Сгинь, сатана! — в ужасе отшатнулся. — Рано явился! Пошел прочь!!

— Не бойся, сынок! Видишь — крест на мне, а вот на тебе его нет. Сорвал и выбросил, потому в душе у тебя не Бог, а сатана прижился.

— Да откуда ты взялась-то?! — затравленно, из-за дерева кричит Яшка, а самого трясет, как в лихорадке.

— Пришла я с того света, сказать, что тебя там ждет. А ждет тебя не дождется дьявол. Перед Самим Господом похваляется, что есть на земле Яшка-душегуб, ни один бес с ним в зверстве не сравнится. И приготовил он тебе такую страшную муку, перед которой весь ад раем покажется.

— Да больно боялся я! — огрызается Яшка. — Даже и рад буду. Что заслужил, то и получу.

— Да ты, что же, раскаиваешься, сынок? — с надеждой спросила мать.