Это была правда, как и то, что Липский оказался достоин уважения. Он не падал на колени, не лебезил, выклянчивая жизнь, и даже не пытался бежать. От места, где он стоял, до устья арки было метров пять или шесть, что автоматически сводило его шансы добежать живым до угла и скрыться с линии огня к нулю. Понять это было нетрудно, а вот совладать с инстинктом самосохранения и суметь спокойно, с достоинством принять неизбежное – это, товарищи, надо уметь. Липский это умел, и Дмитрий Кошевой в действительности испытывал острое сожаление – как всегда, когда по воле обстоятельств бывал вынужден нанести очередной удар по и без того оскудевшему генофонду европеоидной расы.
Андрею вдруг стало почти смешно. Он стоял в темной подворотне и мило беседовал с убийцей Лизы. Приготовленный для этого клоуна с замашками рокзвезды пистолет лежал под рукой, в висящей на плече сумке, по соседству с завернутой в два слоя фольги и целлофана жареной курицей. Сквозь одежду Андрей ощущал исходящее от сумки тепло, вдыхал источаемый ее содержимым вкусный аромат румяной, поджаристой корочки; сумка была расстегнута, и, скашивая взгляд, он видел внутри тусклый блеск выглядывающей изпод свертка с курицей вороненой рукоятки. На то, чтобы выхватить и взвести пистолет, хватило бы секунды, но секунды у него не было – о нет, только не с этим противником!
– Прости, – сказал Кошевой, поднимая револьвер, – ничего личного.
– Помоему, как раз наоборот: ничего, кроме личного, – поправил Андрей, потихонечку поднимая правую руку, чтобы напоследок хотя бы попытаться выхватить пистолет.
– Верно подмечено, – согласился Кошевой. – Но, увы, ничего не меняет.
В следующее мгновение Андрей Липский почувствовал себя героем древнегреческой пьесы – надо полагать, трагедии, поскольку даже древний грек вряд ли усмотрел бы в ситуации повод для веселья. Тогдашние драматурги по неопытности и ввиду отсутствия разработанной и выверенной на протяжении тысячелетий теории драматургии частенько загоняли своих героев в абсолютно безвыходные положения. Для благополучного достижения хеппиэнда, который в те далекие времена считался обязательным, эти бородатые ловкачи придумали прием, получивший название «бог из машины». В кульминационный момент, когда зрителям становилось ясно, что герою крышка и что зло вотвот восторжествует над добром, откуда ни возьмись на сцене появлялся какойнибудь представитель греческого пантеона – спускался сверху на канатах или, напротив, вылезал изпод сцены, лупил злодея по кучерявой башке деревянной молнией, протыкал какимнибудь трезубцем и восстанавливал статускво, зычным басом напутствуя героя на новые подвиги.
Именно так все и вышло. Причем бог появился именно из машины – бледносерой «лады» одиннадцатой модели, которая, взвизгнув на повороте покрышками, вдруг влетела с улицы в арку и резко затормозила.
– Эй, Хохол! – окликнул ктото отпрянувшего к стене Кошевого. – Тебе передали при…
Договорить новоявленный «деус экс машина» не успел: тяжелый «смитвессон» с длинным глушителем плюнул в его сторону дымком, тупоносая пуля от патрона «спешиэл» калибра ноль целых сорок четыре сотых дюйма прошила ветровое стекло, как папиросную бумагу, в мгновение ока просверлила грудную кость, прошла навылет и засела в спинке заднего сиденья. Пальцы выставленной в открытое окно руки разжались, и выпавший из них ТТ безобидно лязгнул об асфальт.
Больше желающих принять участие в дебатах не нашлось. Водитель воткнул заднюю передачу и бешено газанул, унося ноги. Он бы ни за что не ушел, разделив участь убитого наповал товарища, но Андрей, давно привыкший действовать по поговорке «На Бога надейся, а сам не плошай», внес разнообразие в мизансцену посредством сувенира, привезенного Женькой Соколкиным с далеких Курил.
Старый японский пистолет оглушительно бахнул, окутавшись сизым, остро пахнущим пороховым дымом. «Лада» задним ходом вылетела из подворотни, резко развернулась, затормозила и, сорвавшись с места, скрылась в неизвестном направлении. Кошевой начал медленно оборачиваться. Слыша, как стремительно удаляется панический визг покрышек, Андрей вторично нажал на спуск, но выстрела не последовало: патрон перекосило, затвор заклинило – ископаемый пистолет твердо и недвусмысленно объявил о своем окончательном и бесповоротном решении уйти на покой.
Впрочем, необходимость во втором выстреле явно отсутствовала: мертвее Кошевому было уже не стать. Не закончив поворот, он сломался в коленях и с глухим шумом рухнул на землю, как срубленное дерево.
– Это тебе за Лизу, козел, – напутствовал покойника Андрей.
Медлить не стоило: тихий дождливый вечер вотвот должен был наполниться красносиними вспышками проблесковых маячков и пронзительным воем сирен. Повернувшись к трупу байкера с филологическим образованием спиной, Андрей пошел, ускоряя шаг, а затем побежал через темные дворы прочь, как можно дальше от этого места. В какойто момент он спохватился и, на бегу обтерев полой куртки, выбросил в темноту сослуживший добрую службу старый японский пистолет.