Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи

Скотт его в жизни не простит. Чего натерпелся. Какие уж тут десять фунтов. Он, видно, без сознания. Джимми не подпускал к себе другую мысль. Скотт без сознания мирно плывет по воде. Только б до берега добраться, а там он живо придет в себя. Джимми все понимал про искусственное дыхание. Значит, надо только держаться, только самому сознание не потерять. А потерять сознание он мог только от страха, от жуткой мысли, которая лезла в голову, как газ сквозь запертую дверь.

Может, он мертвый? И я без толку плыву и волочу по воде мертвечину?

А если он мертвый, может, тогда пускай нас обоих затянет течение, раз все равно пропадать?

Джимми гнал эту мысль, гнал из последних сил. Скоро уже он либо выберется на берег, либо утонет. Вдруг краем глаза он увидел что-то белое с полосатым лоскутом посередке. Это был тот самый дядька, отдыхавший на спине, которого он видел, когда еще плыл от берега. (Как будто совсем в другой жизни.) Дядька лежал на воде так же мирно, как Скотт. Джимми приподнялся и огляделся, на минуту выпустив Скотта. Берег был всего метрах в десяти, спасательная станция — совсем рядом, в воде стояли или плескались люди, и никто не видел, чего они натерпелись.

Тут Джимми как раз ошибся. Как всегда бывает в таких случаях, кое-кто заметил неладное, а кое-кто нет. Толстый дядька на спинке, например, ничего не заметил. А другие заметили Джимми со Скоттом, стали перекликаться и поплыли к ним. Когда Джимми был уже у самого берега, все сбежались, стали звать тех, кто подальше. Кричали наперебой, а один, высокий, сказал, что он врач.

Джимми ударился об песок. Все. Спасены. Он встал, и оказалось, что здесь по колено. Он нагнулся над Скоттом, которого, как корягу, легонько колыхал прибой. Лицо у Скотта было застылое, а глаза широко открыты. Соленая вода заливалась в них и выливалась обратно. Он не жмурился. Джимми отпустил Скотта, стал на корточки в воде, и его начало рвать.

Их со Скоттом уже окружила небольшая кучка народа, кто из воды — мокрые, кто с пляжа — сухие. Потом все бросили Джимми, распускавшего полосы блевотины по воде, и потащили Скотта на песок. Доктор наклонился над ним, а вокруг молча толклись любопытные. Ребятишки выглядывали у взрослых из-под ног, но их отослали за полицейским, чтоб полицейский составил протокол и просто чтоб они не смотрели на Скотта.

Джимми не слышал ничего, только как его выворачивает наизнанку, с таким грохотом, будто небо обрушивается на море. Между приступами он обещал богу сделать что угодно, только бы Скотт остался жив. Потом рвота унялась, и он встал. Никто не обращал на него внимания, и он вышел из воды и прошел мимо застылого Скотта и толпы любопытных. Тут дорогу ему загородил кто-то темный и большой.

Джимми, конечно, прекрасно знал полицейского Красных Скал, мистера Уокера, и нисколько его не боялся. Но сейчас того как подменили, будто совсем другой мистер Уокер, суровый, жесткий, пришел составлять протокол.

— Мне понадобятся твои показания, — сказал он.

— Он…? — сказал Джимми. Он не мог выговорить — «умер».

— Ты был при исполнении и увидел, что он тонет?

— Я был в море. Он позвал, — сказал Джимми.

— Пусть парень оденется, — сказал доктор; он стоял на коленях возле Скотта. — Не хватало только случая пневмонии вдобавок к смерти.

Смерти?

— Пойди высушись, а я сниму с тебя показания в кабине, — сказал мистер Уокер.

Им ничего не доказать, думал Джимми по дороге в кабину. Ноги его не слушались; они стали ватные, а коленки тряслись. Его всего било. Наверное, это никогда не кончится. Им не доказать, что я подговорил Скотта и обещал ему деньги. Засосало течение; со всяким может случиться. Правильно говорили насчет этих течений. Сильный пловец один на один еще может с ними сладить, но когда кого-то тащить… Нет, не виноват я.

— Я старался изо всех сил, — сказал он вслух. Ветер равнодушно подхватил и понес по берегу его голос.

— Никто б его не спас, — сказал он громко. — Он слишком далеко заплыл,

И тут он заплакал. От слез он почти не видел кабины. Он нащупал дверную ручку и очутился внутри. Кто стоял рядом, слышали, как он там надрывается от слез.

— Переживает, бедняга.

— Еще бы не переживать. Ему положено следить, чтоб такое не случалось, для того и держат.

Агнес тоже была тут, она слушала и молчала.

Минут через десять полицейский Уокер постучался в дверь кабины.

— Ну как, уже можешь говорить? — крикнул он за дверью.

Джимми открыл. Он не оделся и даже не вытерся.

— Ну чего ты, парень? — сказал полицейский скорей добродушно. — Ты держись. Не оправился еще, так с показаниями можно и обождать. Иди-ка ты домой, и пусть мамаша даст тебе чашку чаю и подольет туда чуток виски. А я потом зайду.

— Он…? — снова спросил Джимми.

— Сделали с ним что могли, — сказал полицейский. — Только не начал он дышать и уж не начнет. Сердце небось слабое было. Вскроют, конечно. Если окажется, что больное сердце, ты не будешь отвечать.

— Отвечать?