Спасатель. Рассказы английских писателей о молодежи

— Я как раз думаю, что это нам нужно просить извинения. Знаете, я уверена, что мой муж сам виноват. С папой у нас прямо двадцать два несчастья, правда, Кэролайн? Помнишь, сколько тогда было шуму с электрокосилкой?

Иные женщины ни дать ни взять великие артистки, подумал Эндрю, эффекты одни и те же, а каждый раз поражаешься. Ну пусть себе она кидается на него при посторонних, как здоровые куры кидаются клевать подшибленную. Но разве можно вести себя так нерасчетливо? Она же явно хочет завести беседу о мужчинах — какие они все бестолковые и косолапые, что бы они только без нас, без жен, делали. Старая дама мрачно сверкнула на нее глазами.

Что-что, а такой взгляд был очень памятен Берил: тетки Эндрю то и дело посматривали на нее так в первые годы замужества. Поначалу она заливалась от этого слезами, потом заскорузла и стала какая есть; но сейчас ее застали врасплох.

— Понимаете, у нас есть электрокосилка.

— Это меня совершенно не интересует.

— То есть я хотела…

— Вашему мужу больно. А вам это, видимо, безразлично? — Старая дама поднялась и наклонилась к Эндрю. — Полагаю, что я здесь лишняя; я переберусь в другое купе. Примите мои соболезнования. Очень надеюсь, что вам будет своевременно оказана медицинская помощь. Боль, должно быть, просто нестерпимая.

Их спутница вышла, и Берил уткнулась лицом в ладони.

— О господи, — тихо сказала она.

Эндрю наблюдал за ней как бы издалека. Не прошло и пяти минут, как дверь пришибла ему пальцы, и тело его еще гудело от удара, но боль уже слилась о его жизнью. Он даже почти отвлекся от боли, чтобы разобраться с Берил. Он подумал, что хоть она и не бросилась его утешать, не обняла, даже не коснулась его, но это не от жестокосердия, а скорее от ложной щепетильности. Бедняжка Берил, иной раз она и не подводила, если не чувствовала на себе оценочного взгляда свысока. Ей казалось, что кругом все снобы, а снобизм был в ней самой; вот и жизнь у нее не выгорела, и замыслы не вытанцовывались. Со стороны, наоборот, только и замечали, до чего ловко все у ней спорится; никому бы и в голову не пришло, что безудержный, болезненный снобизм не отпускает ее ни на миг.

Теперь-то Берил, конечно, поймет, что вела себя неверно, и старая дама осудила ее: а право судить она сама сразу за нею признала. Конечно, подумает Берил, кому же и знать, как себя вести, научилась небось, бывают же несчастные случаи на охоте или там на поло. Все, уже ничего не поправишь. Неужели ей непонятно, удивлялся Эндрю, что даме-то на все это плевать, она просто обрадовалась случаю ее обрезать? Ох, непонятно. Берил все и всегда неизменно принимала на свой счет. Она попадала в рабство к случайным тиранам просто потому, что униженно льнула к ним. Чепуха, что и говорить, но вот ее лакированная головка поникла, а дрожащие руки заслоняют лицо. Ей куда больнее, чем ему.

Эндрю обнял ее здоровой рукой и выставил больную.

— Смотри, ласонька, какая интересная желтизна.

— Фу, гадость. — Берил высморкалась. — Боже мой, как мне за тебя стыдно. Перед чужими людьми, — голос ее прервался. Она схватила какой-то из купленных для нее журналов и принялась его яростно листать.

Эндрю обернулся к дочери.

Та смотрела в окошко; забытая книжонка валялась на сиденье. Совсем побледнела, бедняжечка. «Кэролайн!» Словно зовешь кого-то из невероятной дали. «Кэролайн!»

Она не отвечала.

— Кэролайн, — сказала Берил.

— Так я и знала. — Не поворачивая головы, девочка негромко разговаривала с оконной рамой. — Так и знала. Раз в жизни понадеешься, что все сойдет по-человечески. Он же мне весь день испортил. Да нет, что тут говорить, испортил, и все. Вернуться бы следующим поездом, так ведь сами же еще уговаривать будут. Какое уж тут радоваться — хоть бы как-нибудь перетерпеть.

— Кэролайн! — сказала Берил.

— И что я только скажу Дженнифер, Саре и Клэр, — она тяжело вздохнула. — Господи боже ты милостивый, ну почему у нас все не как у людей?

Мать попыталась обнять и утешить ее, но она уклонилась от раскрытых объятий. Нечего ее утешать. Она упорно смотрела в окошко. Все трое сидели порознь, отодвинувшись друг от друга, а поезд тянулся к Лондону через пригородные лесочки.

Энгус Уилсон То ли карта набекрень? (Перевод В. Голышева)

Понимаете, некоторые живут, как будто им неважно, зачем мы тут и для чего все это, но я не такой. Я хочу добраться до Правды. Это, конечно, нелегко, потому что многие думают, будто они ее знают, только если они и знают, то никому не рассказывают. Все равно как правительство. Тоже полно секретов, и чем они там занимаются — нам неизвестно. Но вот насчет этой, другой Правды — важной то есть, ну вроде той, которую религии будто бы знают, тут я думаю самое главное — это все время о ней беспокоиться и твердо решить, что ты ее найдешь. Я, по крайней мере, так понимаю. А теперь я познакомился с Хагетом и с Шарагой и думаю, тут мне повезет, потому что Хагет — вроде как философ и еще мистик. Только он молодой совсем, вроде меня.