Спасатель

В то время, когда жизнь мэтра российской юриспруденции вновь висела на волоске, Анатолий находился у себя дома. В роскошной четырехкомнатной квартире было тихо и сумрачно – он не любил много света, и даже днем окна в его доме плотно закрывали жалюзи.

Мужчина сидел на просторном диване, держа в руках скрипку. Даже в домашней обстановке на нем был иссиня-черный костюм. Он позволил себе лишь снять галстук, расстегнув ворот шелковой рубашки. Его пальцы слегка дрожали, и он никак не решался начать играть. Наконец скрипач резко, словно шпагой, взмахнул смычком в воздухе и отложил инструмент в сторону.

Для того чтобы родилась музыка, нужно настроение, а как раз его-то у Анатолия не было. Что толку бессмысленно пиликать, когда внутри все разрывается в клочья, будто там поселился бешеный дикобраз?!

«Вероника, Вероника, Вероника», – безостановочно долбилось в его мозгу.

– Это какая-то одержимость, – пробормотал он вслух, беря в руки телефон.

Судорожно листая галерею фотографий и видеофайлов, Яковлев выбрал короткий ролик и нажал воспроизведение. На картинке появилась Вероника, на ней была замшевая весенняя куртка, густые волосы девушки небрежно рассыпаны по плечам.

«– Зачем ты снимаешь? – спрашивает она, глядя на Анатолия.

– Потому что я хочу видеть твои глаза в этот момент, – слышится его собственный голос. В кадре мелькает его рука, в которой виднеется миниатюрная розовая коробочка.

– С праздником, дорогая, – торжественно начинает он. – Восьмое марта – прекрасный праздник, но я хочу, чтобы и все другие дни в году ты чувствовала себя королевой, перед которой любой из живущих сочтет за честь преклонить свое колено…»

Вероника игнорирует пафосное поздравление, все ее внимание сосредоточено на бархатисто-розовой коробочке. Она открывает ее, и на нежном лице его возлюбленной вспыхивает изумление, которое на мгновенье накрывает тень недоумения и даже испуга.

«– Ты это заслужила, – говорит Анатолий.

Вероника смотрит прямо в камеру:

– Это что, настоящие бриллианты?

– Разумеется, дорогая. – Голос скрипача пронизывают нотки высокомерия с примесью обиды – мол, как так?! Разве она могла усомниться, что он не способен подарить любимой женщине ювелирные украшения с бриллиантами?!

– Спасибо, конечно, Анатолий, но… наши отношения не предполагают…

– Это кольцо и серьги самой высшей пробы. Они сделаны по специальному заказу. Очень надеюсь, что я угадал с размерами. Я…

– Послушайте, я не могу принять такой дорогой подарок».

Камера чуть вздрагивает, сместившись чуть влево, потом возвращается обратно.

«– В чем проблема, Вероника? – мягко спрашивает Анатолий. – Вы знаете о моих чувствах к вам. Это самое меньшее, что я могу преподнести вам в этот праздничный день! Я был бы несказанно рад, если бы вы примерили эти украшения!

– Анатолий…

– И это вовсе не дорогой подарок! – перебивает он ее и теперь в голосе Яковлева слышится плохо скрываемое раздражение. – Для меня это безделушки!»

Лицо Соколовой меняется, и он запоздало понимает, что сболтнул лишнее.

«– Благодарю, Анатолий, – произносит сухо она, возвращая ему коробочку. – Думаю, что будет лучше, если эти украшения пока останутся у вас. И прекращайте вести свой репортаж, это сейчас совершенно некстати.

– Вероника! Вы совсем не так меня поня…»

Камера вновь дрожит, Соколова разворачивается, и ролик обрывается.

Скрипач горько усмехнулся. Он вспомнил, что в порыве гнева швырнул эту злосчастную коробочку в грязную лужу, после чего попытался догнать Веронику, чтобы объясниться. Однако разговора с упрямой девушкой не вышло, и он, одумавшись, торопливо вернулся назад. К счастью, коробочка была там, куда он ее бросил…

Поднявшись с дивана, музыкант медленно прошелся по гостиной и, остановившись у высоченного шкафа из кедра, открыл дверцу бара. Тускло блеснули бутылки элитного алкоголя, выстроенные в ровные ряды. Несколько секунд Яковлев безмолвно взирал на свои запасы, затем решительно закрыл дверцу.