Спасатель 2

— То другое, - медленно вздохнул Григорий. - Там недруги просто не разглядели, кто перед ним. А тут мы сами написали от чужого имени пре-лестную грамоту.

— И что же, - наклонившись над священником, возмущенно прогудел Контофре, от волнения едва не переходя на родной франкский язык, - отказаться от задуманного? Замысел-то хорош.

С этим епископ был полностью согласен. Речь шла о возвращении исконно греческих земель в состав империи, и душевные терзания отдельного индивида тут были неуместны. Но, с другой стороны, добиваться желаемого обманом тоже не совсем правильно.

Пока священник думал, его соратники становились все мрачнее. Для православных любое важное дело, начатое без благословления, не может иметь успеха. Дукс с деспотом даже переглянулись, одновременно подумав об одном и том же - вызвать менее щепетильного архиерея из Фессалии.

Наконец, после мучительных раздумий, козельский епископ все же принял решение. Освящать подложную епистолию Григорий, правда, не стал, но охотно благословил самих участников экспедиции, напутствуя их на доброе дело. Епископ как был, в полувоинском одеянии, осенил крестным знамением Проню, Лиховида и Пьтро:

- О Кириос!

Благочестивые соратники преклонили головы и по очереди приняли руку архиерея, почтительно поцеловав ее.

Напутствовав командиров дружины, епископ потребовал мула и немедля отправился с Мануилом Контофре в Молос, чтобы наставить Михаила Пиргоса на путь праведный.

*

Между тем именитый пират, о котором слыхали даже в Генуе, пребывал в душевном смятении, и от наставлений мудрого человека действительно не отказался бы.

Хотя Михаил вернулся из трудного похода только накануне, но, услышав о большой войне, он всю ночь не смог сомкнуть глаз. Конечно, капитану корабля, если он не хочет раньше времени сгинуть в пучине, спать приходится очень мало, но после плаванья можно было бы и позволить себе небольшой отдых. Однако весть о вторжении латинян в никейские владения заставили его потерять сон.

То, что никейцы всерьез занялись Фессалией, Пиргос хорошо знал, но он полагал, что франкские княжества сохранят нейтралитет и не станут вмешиваться в дела православных. И вдруг поди-ка, рыцари не утерпели и решили поживиться фессалийскими землями.

Кое-кто из команды Михаила собрался наутро присоединиться к армии афинского герцога, но Пиргос их отсоветовал, а своему сыну Димитрию прямо приказал не лезть в войну со своими единоверцами. Пираты ворчали, но, привыкнув в море беспрекословно слушаться начальника, остались дома.

А утром началось нечто несуразное. Через Молос вдруг стали спешно проезжать всадники, возвращавшиеся с севера, и они отнюдь не выглядели гонцами, везущими победные реляции. Встревоженный непонятным явлением, Михаил велел созвать свою команду к придорожному трактиру.

Усевшись за столиками на улице, в тени деревьев, пираты потягивали ретсину и ждали вестей, гадая, что же происходит за Сперхиосом. К ним потихоньку прибивались почтенные горожане, тоже немало встревоженные. Уже ходили слухи о половецкой орде, захлестнувшей Грецию, о пятитысячной дружине рязанского эпарха, пришедшей на помощь Ватацу, и даже о монгольском тумене, присланном ханом своему зятю Ярославу. Князь же, не будь дурак, этот опасный подарочек переправил греческому базилевсу от греха подальше. Так или иначе, но несомненно, что кто-то уже гонят франкских рыцарей по всей долине, и те мечтают лишь о том, как бы унести ноги.

Обсуждая слухи, молосцы искоса поглядывали на Михаила, полагая его сведущем в военном деле. Но Пиргос не имел привычки рассуждать о том, о чем еще не разузнал в точности, и больше молчал. Помалкивал и местный священник, забредший в трактир, принадлежащий его церкви, под предлогом проверки счетов, а потом подсевший к уважаемому навклиру, да так и оставшийся сидеть рядом с ним.

Солнце уже изрядно поднялось к зениту, когда на дороге запылилось облако, и из него показался отряд человек в двадцать. Ветер дул им в спину и, потянув носом, Михаил невольно вздрогнул. Кроме обычного зловония - смеси миазмов от кислого пота и горького лука, от франков разило еще сильным запахом, который старый пират хорошо знал - запахом крови.

Но раны, это ладно. На то и война, чтобы получать увечья. Однако латиняне выглядели не просто побежденными, или даже подавленными. Нет, они казались потерянными, как будто им уже нечего ждать и не на что надеяться. Такие пустые лица Михаил наблюдал в детстве, когда схизматики захватили Элладу. И слава Всевышнему, теперь причел черед латинян, возомнивших себя вечными хозяевами Греции.

Пока франки пили, кто холодную воду, кто вино, они кратко поведали о своем бедствии, но сочувствия у слушателей не вызвали.